Он плавно остановил машину, затормозив у самого подъезда.
— Обед готов, сэр, — сказал слуга, открывший дверь.
Он нажал кнопку, автоматически открывающую багажник. Уже забирали и заносили внутрь изящные чемоданы, приятно пахнувшие духами.
«И то хорошо, что не слуга. Впрочем, какая разница».
Мистер Нилл задержался у входа:
— Это все. Я только вас представил. Если хотите есть, вас покормят на кухне. Все, что понравится.
Он едва не поперхнулся:
— Нет, спасибо.
Слуг кормят, конечно, на кухне. Так что разницы никакой не было.
Забудь свой дом, забудь свою семью. Кого это волнует сейчас, здесь, теперь.
— Естественно, что вам будет заплачено как за целый день.
— Это не важно.
— Это — важно. Я позвоню завтра утром и скажу, что делать. Ваш первый день закончен. Поздравляю.
— Спасибо.
— Машину — в гараж. До свидания. — Дверь мягко захлопнулась, и никого не стало.
Он скатил машину в гараж на нейтральной скорости. Поколебавшись, он оставил ключи в замке.
Он вернулся домой, поковырялся в холодильнике, в котором было совершенно пусто, вспомнил о предложенном обеде на кухне и решил, что лучше остаться голодным. Он заснул поздно ночью над необходимой, но нудной книгой.
Звонок вторгся в сон.
— Я разбудил вас?
— Нет, сэр. Это нормально.
— Значит, сегодня в десять часов вы повезете моих дам в магазины, нужно купить одежду для Юджинии, к школе.
«Ей нечего надеть?» — чуть не пошутил Александр, но вовремя остановился. Сколько он помнил, всем женщинам всегда нечего было надеть.
— Ключи в машине, возьмите ее в гараже и подъезжайте к дому. Кредитные карточки в перчаточном отделении, если понадобится бензин или что-нибудь еще. Не звоните, они выйдут сами точно к десяти.
Ровно в десять две «младые грации» вышли. Это ему понравилось. Он ненавидел ждать. Больше ему не понравилось ничего. Разве что ноги матери, на которых он необдуманно чуть дольше задержал взгляд. Хотя он не воспринимал ее как мать. Скорее, старший друг. Так и окрестил ее — «старший друг».
Они быстро сели в машину, и он поехал. Клуиз указывала ему дорогу, ее английский звучал мягко. Она не была американкой. Не будучи урожденным в языке, он различал тысячи акцентов, наверно, лучше и четче, чем сами американцы. Свежий слух. И фантастическое желание освоить этот язык, победить. Иногда он думал — убить. Хотя как можно убить язык, было непонятно: не война же, и он не армия. Но это чисто символически. И он бился с языком, воевал один на один, хотя первый год язык убивал его, легко побеждая.
Машина свернула и остановилась у небольшого магазина, обитающего в невзрачном с виду строении. Они были уже в Бирмингеме. Мать и дочь, взявшись за руки, вошли.