Они орали, резали воздух вокруг меня и осмелели настолько, что пикировали прямо мне на голову. Отмахиваясь от самых отчаянных, я вылез на самый гребень и сразу же увидел цыпленка.
Он сидел в углублении скалы, неподвижный, светло-коричневый и почти незаметный на фоне помета, покрывавшего скалы. Я бросился к нему. Он слабо пискнул и дернулся в сторону, но я уже схватил его, теплого, слабо трепыхнувшегося в руке, и сразу увидел еще двух.
Мне никогда не приходилось убивать птиц и зверей. Не знаю, смог бы я сделать это там, на материке, где-нибудь на охоте в сопках. Наверное, нет. Я не охотник. Я слишком люблю живое, чтобы его разрушать, и не понимаю тех, которые радуются удачному выстрелу или добыче, попавшей в капкан. Разве можно радоваться чьей-то гибели? Ведь то существо, которое убивают, — оно тоже чувствует, тоже борется за жизнь, у него так же, как у всех, есть удачные и неудачные дни, оно так же радуется солнцу, свободе, простору. И вдруг приходишь ты, вооруженный своей хитростью и своей техникой, от которой практически невозможно спастись, гонишься за ним и в конце концов делаешь его мертвым. Интересно, как бы чувствовал себя охотник, если бы на него охотились ради развлечения или хвастовства? Я даже собаку или кошку ни разу в жизни не ударил.
Но тут я просто голову потерял от голода.
Я даже не заметил, как придушил первого цыпленка, а в руках у меня уже оказался второй.
Метался по камням, засовывая цыплят со скрученными головами за пазуху рубашки, и они слабо шевелились где-то у моего живота, а я не помнил себя от какого-то дикого азарта. Только тогда, когда совать уже было некуда, пришел в себя. Рубашка оттопыривалась со всех сторон, я с трудом поворачивался, весь как бы погруженный в теплый пух, и последний задушенный мною цыпленок торчал из-за полурасстегнутой планки у самого горла.
Вечером я разжег костер на палубе катера и ел горячее полуподжаренное мясо, от которого остро пахло жженым пухом.
Наевшись до одурения, забрался в каюту и попытался заснуть на полу, но от железа было так холодно, что пришлось подняться к кустам, нарезать веток и устроить из них подстилку. И все равно было холодно.
По моему календарю шло воскресенье, тридцать третий день жизни на острове. Больше месяца!
Я решил в этот день вообще ничего не делать. С утра сходил к роднику, умылся и перенес кое-что на катер из палатки. Потом пересчитал добытых вчера цыплят. Их оказалось двадцать восемь. Большие, каждый размером в мой кулак, и необыкновенно вкусные. И никакой рыбой от них не воняло. Вот если бы только соли…