Оставлять что-нибудь внизу, где шли работы, было невозможно, и Бэнкс положил «Тайме» на стул возле кровати. Герцог развернул ее и начал просматривать заголовки. Но они с Сефайной были так поглощены дворцом, что события в мире представлялись далекими и не важными. Просмотрев несколько страниц, он заставил себя сосредоточиться на редакционной статье и прочел примерно половину, когда его отвлек скрип открывающейся двери.
Подняв голову, герцог с удивлением увидел, что в комнату вошла Сефайна. На ней была только тонкая ночная рубашка. Волосы рассыпались по плечам.
Герцога так ошеломило ее появление, что несколько секунд он мог только смотреть на нее. Ему чудилось, что это просто видение, плод его разгоряченной фантазии.
Но тут Сефайна еле слышно прошептала:
– Мне… страшно.
– Страшно? – переспросил герцог. – Но что случилось?
Он отбросил газету на пол и сел.
– Маменька… – ответила Сефайна и вдруг вскрикнула: – Она… она… проклинает… нас… так… ужасно!
Вновь Герцог услышал в её голосе исступленное отчаяние. Внезапно она пробежала через комнату и прижалась к нему. Он крепко ее обнял, и она спрятала лицо у него на плече, бессвязно шепча:
– У… меня в… комнате… когда я… проснулась была… летучая… мышь и… мне показалось, что… маменька… тоже… Я… слышала, как… она меня… проклинает… Она… хочет… увезти меня… отсюда. Остановите ее, не позволяйте ей…
Герцог сильнее сжал объятия.
– Никто тебя не увезет, – сказал он. – Ты моя, Сефайна, и твоя мачеха не может причинить тебе никакого зла.
– Она… злая… она коварная… она… наводит на меня… злые чары.
Сефайна приподняла голову. Герцог увидел ужас в ее глазах, увидел, как по ее щекам катятся слезы.
– Спасите меня… спасите меня… – шептала она в отчаянии.
Несколько секунд он просто смотре на нее и думал, что прелестнее не видел никого. Потом притянул к себе, и его губы коснулись ее губ. Он почувствовал, как она сжалась о неожиданности, но тотчас ее тело словно растворилась в его объятиях.
Герцог прижал ее к груди и бережно опустил на подушки.
Он снова поцеловал ее и продолжал осыпать поцелуями, чувствуя, как пылающий в ней огонь страсти, пробуждается и в нем самом. Все исчезло, кроме одного: они с Сефайной стали частью друг друга и Сефайна принадлежала ему. Он целовал ее, пока не почувствовал, что ее испуг прошел, а тогда поднял голову и посмотрел на нее.
Ее озаренное свечами лицо сияло почти нечеловеческой красотой, совершенно ее преобразившей. Несколько мгновений он лишь любовался ею, а потом снова принялся целовать бурно, требовательно, страстно. Эти поцелуи без слов говорили ей, как она нужна ему.