Сейчас, конечно, преждевременно гадать, какую конкретную форму обретет это сокращение. В своей книге, озаглавленной «40 000 часов», французский социолог и экономист Жан Фурастье считает, что эта средняя продолжительность трудовой активности работника на протяжении его жизни будет состоять из 33 лет рабочего стажа, 40 рабочих недель в году, по 30 рабочих часов в неделю.[149] Чем меньше рабочее время, тем больше может быть вариантов его распределения как в течение жизни человека, так и на протяжении года и даже недели. Вполне можно предположить, что люди будут работать 25 часов в неделю, иметь три месяца отпуска в году, а из 40 лет их трудового стажа 5 лет будут отведены на повышение квалификации или переквалификацию. Так или иначе, но подобные расчеты не могут быть формальными и умозрительными. Распределение рабочего времени будет объективно диктоваться потребностями современного производства и условиями жизни.
Столь же очевидно, что весь предстоящий рост производительности труда никак не может быть сведен к сокращению рабочего времени. Большая часть его будет обращена на повышение уровня жизни, и лишь меньшая — на увеличение свободного времени.
Собственно говоря, если бы люди готовы были удовлетвориться, скажем, теми потребностями и тем уровнем жизни, которые существовали в 1900 году, то они уже сейчас могли бы позволить себе работать каких-нибудь два-три часа в день. Однако один и тот же пирог, как говорят, нельзя съесть дважды — первый раз в качестве уровня жизни, а второй — как свободное время.
Как ни заманчивы подобные рассуждения, занимающие много места во всех социальных прогнозах, они остаются абстрактными и малосодержательными вне социального контекста, ибо антагонистическое общество может превратить даже потенциальное благо в реальное социальное зло.
Дело в том, что капиталистическое производство обладает способностью превращать в товар все, что оно затрагивает и вовлекает в свой процесс. Это относится и к свободному времени, которое подвергается своего рода принудительной ампутации на такую величину, в течение которой трудящимися должна быть создана прибавочная стоимость. И Маркс поэтому справедливо называл капиталистическое производство «кражей» времени работника. Свободное время приобретает вполне определенную цену как в глазах предпринимателя, так и в глазах трудящегося. Под давлением борьбы рабочих за свои экономические интересы первый готов пойти на сокращение рабочего времени, но лишь в тех пределах, в которых может возместить его увеличением относительного прибавочного времени путем роста производительности труда и интенсификации производства. Иначе говоря, он готов оплатить работнику часть его доли в созданной им новой стоимости не зарплатой, а свободным временем. В глазах же работника это дополнительное свободное время также имеет вполне конкретную цену, а именно — от какой «сверхурочной» заработной платы он отказывается ради него. Итак, трудящиеся вынуждены выкупать свое собственное свободное время как своего рода товар, далеко не всегда добровольно. При этом свободное время как товар обладает специфическим свойством: использование его часто сопряжено с расходами, превышающими его цену. Если, скажем, приобретение дополнительно пяти часов свободного времени в неделю равносильно отказу от 10–20 долларов заработка, то затем использование этого дополнительного времени в качестве досуга, для развлечения может повлечь расходы вдвое и втрое большие.