Принц Рис нехорошо зыркает на саксов, шепчет на ухо королю. Подозревает. Если Окта узнал о настоящей позиции Немайн в отношении войны, мог и устранить. У Гулидиена сжимаются кулаки. Вот тебе и два зайца, вот тебе и бегут в одно место. Не бегут а идут. Все планы на счастье, на славу, на добрую память. "Король, при котором сиду отравили" — вот так его и запомнят…
Глэдис спиной чувствовала, как позади накапливается семейство. Первой прижалась к матери Эйра. Потом — прибежали Кейр, Дэффид, Эйлет. Стойка оказалась на Тулле… Маленькую Сиан и занятую Гвен не взяли. Ну почему на пир от семейства отправили её? Ну почему она не следила за одной из своих девочек? И следила бы, будь на месте Немайн, скажем, Эйлет?
Дэффид сжал руку жены. Как будто сейчас лежала, отравленная, и чуть дышала родная дочь, а не приёмная. И верно — родная, хотя и вовсе не человек. Вот так, сверху вниз, это было особенно заметно. Широкий и высокий лоб, чуть нависший над глазами, задранный пик носа, широковатые низкие скулы… И серые глаза, упершиеся в роспись на потолке, бессмысленно, но упрямо. Но, кто бы Немайн ни была, она крепко цеплялась за жизнь, а вместе с ней — за неодолимую силу древних традиций, которые словно и были воплощены с ней самой. Ведь, право, только нос показала — и вдруг выяснилось, что клан Вилис-Кэдманов, не имеющий право претендовать на трон, не только силён, но почтенен, а сам Дэффид едва не поважнее короля! А главное — она его дочь. Которая принесла ему первого внука! Приёмного. Да какая дочь, такой и внук, и права она, а то, случись что — и такого не будет. А так — вырастет человечек, станет носить её имя. И имя Дэффида — чуть позади. Оба их имени, вместе.
— Лечить леди Немайн можно и здесь, — заключил мэтр Амвросий, — но ей же нечем дышать! Все вон отсюда! Анна, Бриана — останьтесь. А, владыка Дионисий — вы тоже можете остаться.
— И я! — раздался голос. Девушка. Платье по-детски коротко. Женщины узнали сразу — с плеча Немайн. Невелик у неё гардероб, всё по пальцам считано, да давно знакомо, — я тут нужна!
— Это ещё зачем? — сурово спросил врач.
— Я это она, — отрезала девица, и, подойдя к больной, села на пол рядом с ней, — я это она. А значит, я должна быть здесь, — голос у неё вдруг переменился, стал высоким и властным, — А вы — ступайте, и берегите моего сына. Как зеницу ока.
Немного подумана и прибавила:
— Как кривой — зеницу последнего ока. Ясно вам?