Эгиль заметил — Немайн часто останавливается посмотреть, как он работает. И при этом молчит. Просто стоит и смотрит. Недолго. Потом убегает. Эгиль немного думал над этим. Решил — раз молчит, значит, он всё делает правильно…
Отец Адриан, которого с подачи базилиссы уважительно-ласкательно называли «батюшкой», погрыз кончик стила — а перья грызть противно, может, потому к ним и не удалось приспособиться? Послание выходило почти бесконечным — а всё оттого, что его занесло в дела мирские, хоть и интересные, но всё же — не главные. Главной была душа той, что упорно называла себя Немайн, и её восприятие жителями Диведа.
Как передать безумное счастье, разрывающее Немайн, он не знал — а сида счастлива. Неосознанно — зато до упаду, до свечения изнутри! Как человек, который строит своё будущее. И не думает о прошлом. Кажется, она решила, что прошлого для неё больше нет — и тут, конечно, ошиблась — по весне откроется навигация, и вся Ойкумена узнает, кто строит новый город в устье реки Туи. Дионисий не удержится, отправит в Рим доклад о своих подозрениях — и пусть «сида» никогда не узнает, чего ему стоило отправить римскому понтифику полуправду! Какие уж тут подозрения, когда приехавший из Африки учитель узнаёт свою ученицу… Да и быть ей больше некем!
Так что пусть беглая базилисса Августина-Ираклия пока радуется. Тем более, что эта радость не бездельна — связи с Византией у неё есть, и мятежная провинция Африка, скорее всего, окажется на её стороне. Впрочем, как бы там ни развивались дела в империи, жить Августина — или всё-таки Немайн? — решительно предпочитает в Камбрии. И вот именно это в ней никак не переменится. Так что она и правда строит себе дом, город и страну — сама!
А в душе у неё есть один мало-мальский грешок — нравится ей быть сидой! Жить чужой жизнью и чужой судьбой — или, всё-таки, своей?
Северные язычники, например, абсолютно уверены, что своей. Перемена имён их не пугает. В чужой земле разумно именоваться другим именем. А слава приходит по делам! Так что здесь они спокойны, не сомневаются, что служат достойной их мечей, и очень надеются совершить много подвигов.
У них другие вопросы — которые они и приходили задавать. Сначала, что характерно, долго беседовали с лекарем-язычником. Разумеется, вопросы, возникшие от общения с доброй хрстианкой, тот разрешить не смог. Тем более, что настроить воинов против хранительницы правды тот и не пытался. Только уверял, что она относится к числу языческих богов. А не просто к народу холмов. Его рассуждения были лестны — служить богине должно было показаться очень почётным. Но — норманнов такие объяснения не устроили, и они явились к священнику истинного Бога.