— Да, спасибо что сказали, я с ней поговорю, — лепетала я.
Лора же смирно стояла около меня и внимательно глядела на бабулек.
— А крест почто ты ему на шею повесила? — возопила третья бабулька.
И тут Лора не выдержала. Крест — это святое.
Она открыла свою пасть на пятьдесят четыре сантиметра и ка-ак рявкнула!
— Святоша, ну нельзя же так, — укоряюще сказала я, глядя на обмерших бабулек. — Тебя батюшка не поймет, если ты на исповеди ему расскажешь, что на старушек голос повышала.
Волчица жалобно заскулила, побила себя лапой по носу и опустила голову в жутком раскаянии.
— Прощения просит она у вас, — перевела я. — Как, простите ее? Она больше не будет.
— Простим, — судорожно кивнули бабульки.
— Ну, мы пойдем тогда?
— Ага, — снова кивнули они.
На их челах явственно было написано: «Ну когда ж вы, ироды, уберетесь?»
Я их желание исполнила.
Около часа мы болтались со Святошей по городу. Жарища была просто ужасная, так что в конце концов мы купили по мороженке и уселись в парке на лавочку.
— Вот где этого мужика черти носят, а? — злобно выговаривала я, сдирая обертку с мороженки. Лора заскулила и выжидающе распахнула пасть. Я сунула в нее вафельный рожок, и пасть тут же захлопнулась.
— Слушай, — осенило меня. — Ты ж у нас вроде как собачка теперь! Так понюхай вокруг — может и учуешь вражеский запах, а?
Лора с минуту смотрела на меня долгим взглядом врача психушки, после чего покрутила лапой у виска и отвернулась.
— Ну и для чего я ее держу, а? — расстроено вопросила я пустоту, развернула свою мороженку, и в этот момент искомый мужик торопливо прошел по дорожке мимо меня.
Это был точно он. Небольшая козлиная бородка, нос крючком — все совпадало!
Я молниеносно отшвырнула рожок в сторону, подскочила и осторожно двинула за ним. Впрочем, мужик по сторонам и не смотрел. Он целенаправленно куда-то шел, и что странно — за спиной у него висела гитара в чехле. А может — и не гитара. Может — в футляре у него пиастры были на старость припрятаны. Или героин. О, добрый Боженька, сделай так, чтобы героин! Ну или еще что-нибудь противозаконное, чтобы можно было его схватить за руку и сдать родной милиции лет этак на надцать…
Следуя за мужиком, я не терялась. Достав пятисотенную, я на мгновение притормозила около уличного лотка, схватила какую-то старушечью панамку, очки с самыми темными стеклами, дешевую резинку — махрушку для волос и кинула продавщице купюру.
— Я тороплюсь очень, так что сдачи не надо, — пробормотала я и побежала нагонять мужика. Он, умница, так и шел по парковой дорожке, в кустах не прятался и не петлял. Я же, видя что он не оборачивается — совсем оборзела. Перекинула распущенные волосы вперед и принялась лихорадочно плести косу. Если б он обернулся — он бы меня по ним в два счета опознал — ибо волосы длиной почти до колена встречаются, гм, не часто. И именно потому я и плела косу. Закончив, я закрепила ее махрушкой и затолкала в вырез платья на спине. Да уж, вид сзади у меня стал наверняка странный, зато в глаза не бросается.