Розамунда не выдержала и рассмеялась, а за ней и граф.
— Я совсем забыла, что он должен прийти, — проговорила сквозь смех Розамунда. — Энни, вы с Дермидом свободны до вечера. Если хотите, можете отпраздновать вашу помолвку.
— Пусть его милость побудет сегодня со мной, пока художник пишет картину.
— Спасибо, миледи! — с признательностью произнесла Энни. — Я передам этому наглецу, что вы сию же минуту явитесь. — И они с Дермидом удалились, без умолку о чем-то болтая.
— Я с большим удовольствием посмотрю, как венецианец пишет свои шедевры, — проговорил Патрик и с усмешкой добавил: — Хотя, думаю, он не очень обрадуется моему обществу.
— Да, это верно! — согласилась Розамунда. — Он не оставляет попыток избавиться от Энни, без конца придумывая разные предлоги. Похоже, маэстро не оставил надежды меня соблазнить. Мой отказ — слишком большой укол его самолюбию. — Розамунда поднялась со скамьи. — Идем же, Патрик. Я не хочу заставлять его ждать. Пока я переодеваюсь, ты можешь сообщить маэстро о своем решении наблюдать сегодня за его работой.
— Вряд ли этот болван способен оценить тебя по достоинству, Розамунда, так, как ценю тебя я. Все, чего он хочет, — заставить тебя раздвинуть перед ним своим прелестные ножки, — заметил граф с презрительной усмешкой.
— Знаю, — ответила Розамунда. — Должна признаться, что иногда я позволяю себе его дразнить, но сегодня, милорд, в вашем присутствии я стану живым олицетворением целомудрия.
Они вернулись в дом, и Розамунда поспешила в свои апартаменты, чтобы переодеться. Энни уже приготовила костюм. Взглянув на него, Розамунда вдруг задумалась о том, как воспримет одеяние Патрик. По сути, это был всего лишь кусок полупрозрачного голубого шелка, застегнутый на правом плече золотой брошью в форме сердечка. В хитоне, как называл его итальянец, левая грудь оставалась открытой. Шелк ниспадал по телу свободными изящными складками. На талии Розамунда перетягивала его крученым, золотистого цвета поясом. Только теперь она заметила, что тонкая ткань практически не скрывала ее тела. Она с таким же успехом могла позировать маэстро совершенно голой. Что и было, как внезапно сообразила она, его истинной целью с самого начала. Сам факт того, что она позирует одному из самых знаменитых живописцев Европы, настолько взволновал ее, что она совершенно упустила из виду, какой пройдоха и хитрец этот Паоло Лоредано.
Но признать свое поражение на данном этапе было слишком неловко, тем более что ей вовсе не хотелось хоть в чем-то уступать этому развратному живописцу. Розамунда как ни в чем не бывало вышла на террасу, где граф Гленкирк развлекал беседой маэстро.