Когда он уже поднялся к себе, примчался запыхавшийся слуга с сообщением, что отец ожидает его в библиотеке. Лоуренс хотел было отговориться под каким-нибудь веским предлогом, однако решил, что не стоит откладывать неизбежное. Тут же спустившись обратно, он задержался перед дверью библиотеки, но проходившая мимо горничная помешала ему разыгрывать труса, и он вошел.
— Что это тебе вздумалось являться сюда? — без околичностей начал лорд Эллендейл, как только за сыном закрылась дверь. — Право, не понимаю. Что ты, собственно, хотел этим сказать?
Лоуренс остолбенел, но ответил спокойно:
— Я всего лишь хотел отдохнуть по пути к месту своего нового назначения. Я не знал, что вы дома, сэр, и что у вас гости. Сожалею, что ворвался к вам таким образом.
— Вот как? Ты думал, мы останемся в Лондоне после того, как по твоей милости сделались притчей во языцех? Хорошая вещь твое новое назначение. — Презрительный взгляд отца вновь скользнул по мундиру авиатора, и Лоуренс почувствовал себя чумазым мальчишкой, приведенным пред отцовские очи прямо из сада, где он играл. — Я не дам себе труда тебя упрекать. Ты прекрасно знаешь, что я обо всем этом думаю, и мое мнение тебе безразлично. Что ж, прекрасно. Вы весьма обяжете меня, сэр, не бывая более в этом доме и в нашей лондонской резиденции — если, конечно, ваши новые обязанности скотника позволят вам отлучиться.
Лоуренса обдало холодом. Он ощутил вдруг огромную усталость и лишился всякой охоты спорить. Слыша свой голос как будто издалека, он произнес без всяких эмоций:
— Хорошо, сэр, я уеду немедленно. — Придется Отчаянному поспать на общественном выгоне, где он распугает все деревенское стадо. Утром, если получится, надо будет купить дракону овцу из собственного кармана — а нет, так отправляться в путь натощак.
— Не мели вздор, — сказал лорд Эллендейл. — Я не лишаю тебя наследства, хотя ты этого сполна заслужил, и не желаю разыгрывать здесь мелодраму всем на потеху. Ты переночуешь здесь и отправишься утром, как объявил недавно во всеуслышание. Больше нам, думаю, говорить не о чем. Можешь идти.
Лоуренс взбежал наверх со всей доступной ему быстротой и закрылся в своей комнате. Итак, самое тяжелое позади. Раньше он хотел попросить, чтобы ему сделали ванну, но сейчас чувствовал себя неспособным говорить даже с горничной или с лакеем. Лучше он побудет один, в тишине и покое. Утешительно думать, что они улетят рано утром и ему не придется выдерживать еще одну многолюдную трапезу или говорить с отцом, который даже в деревне редко встает раньше одиннадцати.