Что же тут общего с нашими поражениями в сорок первом? Да, они были тяжелы, трагичны, однако Советская власть, как рассчитывали немцы, не рухнула и даже ни один маршал, к удивлению Туркова, не попал в плен.
Кстати, что значит, маршал Кулик был разжалован? В рядовые, что ли? Нет, в генерал-майоры. И произошло это не в сорок первом, а в сорок втором. Знать надо, если пишешь.
Критик находит «чрезвычайно образной», т. е. удачной и другую историческую параллель — уподобление начала войны известному сражению в 1792 году армии революционной Франции против прусско-австрийских интервентов при Вальми. Вот, мол, это наше советское Вальми. Так Седан или Вальми? Ведь это об одном и том же времени сказано. Но при Вальми французы одержали победу, которая привела к изгнанию оккупантов, а у нас до Сталинграда преобладали поражения, и только после него началось широкое изгнание захватчиков.
Сталинский «Седан» сорок первого года, говорит автор, это «плод проделанной ранее кровавой «чистки» армии от талантливейших командиров». Тут имеются в виду те же Тухачевский, Якир и т. д. Господи, уж сколько об этом говорено! И никто из этих ораторов не задумается: почему же в Польше, допустим, не было никаких чисток, а немцы разнесли её армию в две недели? Во Франции — тоже никаких и все талантливейшие командиры, герои Первой мировой оставались в строю, а немцам потребовалось четыре-пять недель для полного её разгрома вместе с англичанами, бельгийцами и голландцами.
Развивая тему, Турков пишет о сорок первом годе: «Кадровый пустырь» пришлось срочно заполнять недавними зэками — Рокоссовским, Мерецковым, Лизюковым, Горбатовым». На самом деле Рокоссовский, Горбатов и Лизюков были освобождены не в сорок первом, а еще за год с лишним до войны — в марте 1940 года, восстановлены во всех гражданских правах, званиях, наградах и сразу получили командные должности. А Мерецков, наоборот, был как раз арестован 24 июля, т. е. в начале второго месяца войны. Как же он мог «заполнять кадровый пустырь»? Он заполнил совсем другое. Впрочем, через месяц, в сентябре, тоже был освобождён, во всём восстановлен и как представитель Ставки направлен в войска.
Но вот уже весна 1942 года. Турков живописует: «Верховный жаждал скоропалительного реванша, опьяненный зимними победами под Москвой и Ростовом». Во-первых, вначале дело было под Ростовом, и не зимой, а осенью. Во-вторых, надо ничего не знать о Сталине, чтобы говорить о его опьянении в прямом или переносном смысле. Но Хрущев в своих воспоминаниях писал, а известный правдоискатель Коротич в вашем любимом «Огоньке», где вы, Турков, начинали свой завидный творческий путь, печатал: «Сталин не уходил трезвым и не выпускал трезвыми командующих фронтами, которые приезжали с докладами». У Сталина не было времени для пьянок. Как, впрочем, и для паники. Куда справедливее другие известные слова о нём: «В самые трагические моменты, как и в дни торжества, Сталин был одинаково сдержан, никогда не поддавался иллюзиям». Именно об этом свидетельствует его поведение и в октябре-ноябре 1941 года, когда немцы были в двадцати семи верстах от Москвы, и в мае-июне 1945-го, когда Берлин лежал у ног Красной Армии.