Потом Петю, кажется, убили.
Он, конечно, был красив, как герой боевика конца восьмидесятых, — брюнет, брови вразлет, крепкие губы с жестким контуром, волевой подбородок, совершенные пропорции тела, но Насте казалось, что спать с ним — все равно, что мчаться на скорости двести км/час, зная, что тормоза не работают.
У Сони была тактика — она точно угадывала, с кем можно иметь дело. Ведь подошла же она именно к Насте — девочке с московской квартирой, которая жила без родителей. В этом смысле чутье у Сони было гениальное — она заносила нож именно в тот момент, когда жертва была морально готова к закланию.
До Сони Насте казалось, что жизнь — это вечный бег по кругу с препятствиями. Соня же не могла разглядеть препятствие, если бы то возникало прямо перед ней. Она не верила в препятствия.
И целый год, пока жила у подруги, Соня декламировала свой кодекс — пиратский, сомнений и быть не могло, однако была в ней такая отчаянная жажда приключений, что Настя не то чтобы ей поверила, просто Соня заразила ее этим странным вирусом — болезнью кочевой жизни. Настя переболела им в легкой форме, но ведь ко всему прочему Соня познакомила ее с Аликом — а это уже был знак судьбы.
— Покажи купальник, — потребовала Соня.
Они сидели в огромной комнате с лепниной, хрустальной люстрой «из дворца», полукруглыми окнами в стиле арт-деко на кровати королевского размера. Окна заклеены газетами — у Сони даже штор не имелось. Были только кровать и зеркало. Одежды у Сони, кстати, тоже почти не было — она покупала вещь, носила ее две недели, выбрасывала или отдавала подруге и покупала новую. Весь ее гардероб помещался в чемодане. Утюг она одалживала у соседей — и гладила на кровати.
— Сонь, как ты можешь тут жить? — растерялась Настя, когда попала сюда в первый раз.
— Чувствуешь? — возбудилась Соня. — Нехороший дом. По-моему, всех жильцов тут перерезали — если закрыть глаза, можно увидеть реки крови…
Настя уставилась на подругу:
— Каких жильцов?
— Дореволюционных, — пояснила Соня.
Настя задумалась. Ну, ладно, отвлечемся от квартиры. Но и в парадном тоже ведь неуютно. Мурашки по коже. В первый раз Насте показалось, что это от величественности архитектуры: заходишь — и с порога лестница метров десять высотой, прямая, широкая, темная. Но ощущения повторялись, и Настя была готова поверить в кровавую резню — тем более дом стоит в самом начале Тверской, чуть ли не на Красной площади.
Хотя, конечно, Соня тогда удивила ее склонностью к мистике — она читала все гороскопы, ездила к какой-то бабке в Немчиновку, гадала на картах таро, но, самое главное, — с изумительным актерским мастерством рассказывала страшные истории. Выходило так жутко — особенно в этой пустой громадной квартире, что Настя уже через полчаса пищала и умоляла ее замолчать, но Соня лишь нашептывала: «…И когда они вошли в комнату, ребенок не дышал. Побежали к соседям — и видят, солдатка стоит у околицы, а рука-то у нее перевязана!»