- И тебе не совестно, Эоган? Ты на любом поэтическом состязании бьёшь любого одной левой, ты можешь ночью в пьяном виде на коленке накропать такое, что у сотни поэтов живот схватит от зависти, а где твоя любовь к Ирландии? - тряс его Доннха. - Где вообще, не за едой будь сказано, твои гражданские чувства? Где у тебя Ирландия, о которой, между прочим, есть что сказать, которая внушает трепет тому же О'Рахилли, которая всем порядочным поэтам является в ашлингах[2] в виде величественной девы с торжественной поступью и вселяет, кстати говоря, во все сердца...
- Уберите от меня это божество на пьедестале, - простонал Эоган. - Любовь - это когда хочется ущипнуть за бок, подуть в ухо, взъерошить волосы.
- Ты видел когда-нибудь, чтобы кто-нибудь щипал за бок Ирландию? - фыркнул Доннха.
- Да, чёрт возьми, - сказал Эоган. - Я, в моём последнем ашлинге. И Бог даст, этот ещё не последний. "В подражание О'Рахилли". В постели своей вчера вечером лёжа, я деву узрел красоты неземной...
Доннха оживился.
- И, полный надежд, я поёрзал на ложе, чтоб деву пристроить ловчей подо мной...
- Э, э, - спохватился Доннха. - Ты полегче, тут женщины как-никак!
Гражданская лирика Эогана имела успех в основном в чисто мужской компании.
И как Доннха ни возмущался такой прозаичностью подхода, Эоган всегда умел задобрить его. В период своего достопамятного рытья канав в Голуэе, когда они с Доннхой не просыхали, Эоган однажды пришёл к нему с утра в сарай с опухшей рожей, меланхолично предъявил свою лопату, у которой треснула рукоять, потому что накануне по ней проехала телега, и сказал, обведя интерьер сарая не совсем ясным взглядом:
О Фитцджеральд, о друг драгоценный из рода Джеральда
И воинственных эллинов, жадных до битвы с врагом,
Оцени мудрым взором лопаты моей вид печальный,
И со вкусом, присущим тебе, ты её оснасти черенком.
Если ты одаришь меня этим полезным орудьем,
То, поскольку учёности много, а выпивки нет,
На плечо водрузив инструмент, двинусь в Голуэй в путь я,
Где мне за день предложат шесть пенсов и скромный обед.
По исходе же дня, когда ноют и ноги, и руки,
Когда мастер извне допекает, а жажда - внутри,
Я привычно начну свой рассказ про Сизифовы муки
И припомню Елену и песни Троянской войны,
Я припомню Кассандру, Медею, Цирцею и Хлою,
Подмешаю Самсона с Далилой туда без хлопот,
Не сморгнув, помещу я в рассказ Александра-героя
И надеюсь, что Цезарь мне тоже на помощь придёт.
Меж собой второпях познакомлю я Цезаря с Финном,