Я посильнее подергала нитку.
— Грэхема, — закончил он. — Нет, там был не Грэхем.
Я туго обкрутила ниткой мизинец и стала рассматривать надувшуюся вокруг кожу, налившуюся кровью.
— Гэвин или Гарет… Ну же, Сэнди, ты должна помнить. Это было написано столько раз: ни за что не поверю, будто ты забыла этого типа. — Он все еще терзал свою память, а я продолжала тянуть нитку и все туже закручивала ее, препятствуя движению крови.
Он снова щелкнул пальцами.
— Грегори! Точно! «Сэнди любит Грегори». Написано почти на всех страницах. Ты ведь помнишь?
— Такого в ящиках не было, — спокойно возразила я.
— Нет, было.
Я покачала головой:
— Сколько часов я перебирала содержимое ящиков? И никакого дневника. Иначе я бы запомнила.
Бобби выглядел одновременно смущенным и раздраженным:
— Да был он там, черт подери!
При этих словах Ванда вынырнула из-за дивана.
— Что там у тебя случилось? — спросила я, заметив, как ее голова просовывается между мной и Бобби.
— Ты потеряла что-то еще? — промурлыкала она.
— Нет, не теряла, — возразила я, но снова ощутила холодок в затылке.
— Я никому не скажу, — прошептала она, выкатив глаза. — Честное слово!
Воцарилась тишина. Я уставилась на черную нитку, которая все вытягивалась и вытягивалась из штанины. Неожиданно и совершенно не к месту раздался оглушительный смех Бобби, самый удачный, самый высокий, громкий и заразительный, какой я слышала от него до сих пор.
— Спасибо, Бобби. Но я что-то не вижу особых причин для веселья.
Он не ответил.
— Бобби… — Вандин детский шепоток прошелестел у меня за спиной.
Я посмотрела на Бобби, заметила смертельную белизну лица, приоткрытый рот, словно слова почти застряли у него в горле, но в последнюю минуту все же докатились до губ и повисли на них, испугавшись и не решаясь вырваться наружу. Его глаза наполнились слезами, а нижняя губа задрожала, и я поняла, что Бобби и не думал смеяться. Это был смех, который прилетел оттуда, — ветер перенес его над верхушками деревьев и доставил прямо в комнату, где он и приземлился в пространстве между нами. Пока я пыталась все это переварить, дверь в комнату распахнулась, и на пороге появилась заспанная Хелена в халате, с волосами, заплетенными в косички, и крайне озабоченным выражением лица. Она застыла в дверях и внимательно всматривалась в Бобби, стараясь понять, правильно ли она все расслышала. Его взгляд все сказал, и она рванулась к нему, протянув руки. Плюхнувшись на диван, она прижала его голову к груди и стала укачивать, словно младенца. А он плакал и бормотал сквозь слезы что-то о том, что все его забыли.