Скажу также о волосах. Косматые люди имеют темперамент горячий, оттого и волосы у них сухие и грубые; обладатели же мягких, шелковистых, приятных на ощупь волос имеют миролюбивый, робкий и кроткий нрав.
Далее об ушах: здесь любые излишества, в ту или иную сторону, вредны. То есть уши чрезмерно большие следует беззастенчиво именовать ослиными, полагая их признаком невежества и глупости. Чрезмерно же маленькие уши — обезьяньи и указывают на непостоянство и частые заблуждения.
Но, пожалуй, наиболее открыто говорит о сущности человека его лоб. Коли лоб высок и округл, владетель его весел и умен, сговорчив и искусен во множестве ремесел. У кого низкий лоб, прикрытый волосами, тот сварлив и прост в манерах, гневлив, жесток и жаден… однако при этом ценит красоту, особливо в архитектурных сооружениях. Люди с округлым шишковатым лбом и редкими волосами умны и предприимчивы, они сохраняют великодушие и благородство даже во времена невзгод. Такие люди ценят мирские удовольствия, любят почести и охотно принимают на себя ответственность».
Тристан Бофранк закрыл прихваченную с собою «Физиогномику» и обратился к тусклому зеркалу с изрядно потрескавшейся амальгамой, висевшему на стене подвального помещения, где обретался преступный аббат.
Прежде толстяк оскалил зубы и нашел их довольно правильными и ровными, что говорило, согласно книге, о его честности и правдивости. Нос Тристана был приплюснут самым нарочитым образом, и аббат решил не обращать на это внимания, основываясь более на зубах, равно как не стал долго созерцать и свои уши, маленькие, словно раковины моллюсков-песочниц. Лоб же аббата был округл, но не шишковат; таким образом, зеркальное отображение порождало противоречия, и Тристан решил, что недостаточно еще проштудировал столь удачно прихваченную книгу, спасавшую его от скуки в часы вынужденного безделья. Посему аббат отворотился от зеркала и принялся усердно молиться.
После встречи с фрате Хауке на кладбище Святой Мианеллы Тристана Бофранка привели в этот подвал и заперли здесь до поры; Хауке объяснил, что так нужно для спокойствия самого аббата. Как только вопрос о посвящении разрешится, за Тристаном придут.
Аббат не роптал, ибо ведал, сколь сложен путь посвящения. Сам же он, как новиций, не мог претендовать на ускорение сего пути, сетовать и роптать, но мог лишь возносить хвалу господу за ежедневное наставление и непротивление деяниям Люциуса.
Много лет минуло с той поры, как в далекие времена юности соученик будущего аббата, брассе Анвельдт, рассказал ему о еретическом учении Марцина Фруде. Попервоначалу богобоязненный Тристан возмутился, однако ж позже, томясь в одиночестве своей кельи, призадумался о силе, которая «полагает собой середину между богом и дьяволом», и о рассуждениях Фруде, что «над каждым добром и злом есть судья, который и определяет, хорошо или дурно то и это». Что коли так оно и есть на свете?