ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой Бофранк все-таки не оставляет без внимания рассказ юного Фолькона, а такоже обнаруживает неожиданное письмо, каковое влечет за собою весьма неожиданную встречу
Узнать о происшествии на улице Поденщиков Бофранку не составило труда – в перерыве между лекциями он завернул в Фиолетовый Дом и нашел там некоего Рохуса Цвинка, довольно пожилого чиновника, каковой занимался смертоубийствами.
– Здравствуйте, хире Бофранк! – приветствовал его старик, беспрерывно жуя табак.
– Рад видеть вас, хире Цвинк. Как удачно, что я вас встретил, – как раз хотел спросить, что там за страшное убийство на улице Поденщиков, о котором все говорят.
– Так уж и все, – махнул рукою Цвинк. – Эка невидаль – прикончили блудницу… Всего и необычного, что покуражились над телом, видать, ее дружок то ли пьян был, то ли разумом помрачен…
– Стало быть, убийца известен?
– Да чему тут быть неизвестному? Обычное дело, то ли много денег запросила за утехи, то ли сказала что поперечь. Искать-то его вряд ли станут, коли каждого такого искать…
Бофранк подумал было сказать старику о том, что случилось в поселке, но не решился. Тогда он проследовал в архив – по счастью, юного Фолькона там не случилось, иначе конестабль почувствовал бы себя неловко, – и просмотрел отчет о происшествии. Рассказ юноши полностью совпадал с письменным отчетом о преступлении, равно как и с тем, что в свое время лицезрел сам Бофранк. Тем не менее никаких выводов конестабль делать не стал, поблагодарил архивариуса и вернулся в аудиторию.
Уже вечером, будучи дома и ожидая ужина, конестабль услыхал за дверью какой-то шорох. Подумав, что это может быть крыса, он взял каминные щипцы и отворил дверь.
Письмо лежало на самом пороге, и Бофранк лишь успел заметить спину убегающего прочь оборванца. Догонять его конестабль не стал, а поднял конверт и вернулся в комнату.
Внимательно осмотрев подметное послание, Бофранк заключил, что конверт самый обыкновенный, из тех, что можно купить в почтовой конторе, и притом ничем не запечатан. Внутри обнаружился сложенный вдвое лист бумаги – на редкость дурного качества, так что чернила расплывались на ней отвратительными пятнами.
Однако почерк был аккуратным, словно бы писал судейский чиновник либо довольно примерный школяр. Само же письмо содержало вот какой текст: