И в Берлине, и особенно здесь, в Москве, Полонски-Кушниц не мог избавиться от постоянно гнетущего страха. Ему казалось, что в Берлине дед Кушница догадывается, что имеет дело не с настоящим внуком, и если не показывает виду, наверняка по чьей-то подсказке. Каждую минуту Полонски ждал разоблачения. Он купил билет, распрощался с дедом и сел в поезд Берлин—Москва. Почему-то он был уверен, что возьмут его при проверке документов на границе. Он прочитал немало отчётов о мастерстве советских пограничников и границы ждал с ужасом.
Но и на границе всё обошлось благополучно. По прибытии в Москву тоже ничего не произошло. Полонски-Кушниц поселился в новом здании гостиницы «Националь», без особой необходимости старался не покидать номера. Ему всё казалось, что на улице он обязательно натолкнётся на знакомого настоящего Кушница, растеряется и наведёт на себя подозрение.
Первые дни в Москве Полонски-Кушницу казалось, что он живёт в странном, нереальном мире. Далёкий, чужой, враждебный для него город, ни одного знакомого лица. Странно, что столько лет он готовился к этой миссии, и всё равно она застала его неожиданно.
Полонски-Кушниц немного успокоился, когда оформление на работу в СЭВ тоже прошло благополучно. «Значит, действительно никто не догадывается о замене оригинала двойником», — подумал он.
Но чувство напряжённости не покидало его. Ведь ему предстояла ещё одна важная и опасная операция — выход на связь с Рудником.
Кто знает, может, Рудник уже давно арестован, и он, Полонски, угодит в засаду? Может быть, агент отказался от сотрудничества. Неуверенность в своих силах не покидала его. Да и потом он опасался Рудника: как бы он не сделал опрометчивого шага!
Вскоре Полонски-Кушница поселили в большом доме на Кутузовском проспекте, где жило много иностранцев. Вот здесь Полонски впервые увидел своего агента, когда вечером он привёз с работы Штрассера. Оказалось, что он живёт в соседнем подъезде. Кушниц несколько успокоился. Надо было найти хороший предлог для встречи с ним наедине.
Сегодня на приёме такой предлог был найден.
…Возвращались с приёма в той же «Волге», когда вспыхнули уличные фонари.
— Ну, как ваши зубы, молодой человек? — Штрассер говорил с сильным акцентом.
— О, благодарю вас. Всё в порядке. Анальгин — прекрасное средство. Мне посоветовал Пауль.
— О, Пауль, как говорят русские… — толковый малый.
Все засмеялись. И польщённый Рудник тоже.
Штрассер, добродушный толстяк, в прошлом офицер танковой роты в корпусе Роммеля. Из Африки он вывез астму и ненависть к гитлеризму. После госпиталя его направили на Восточный фронт. Под Минском Штрассер сдался в плен и стал активным участником антифашистского движения, а после войны — членом Социалистической единой партии Германии.