— Японская ночная жизнь может быть очень неистовой, — сказала Джоанна, — но она сворачивается очень рано по западным меркам.
— А мы будем? — спросил Алекс.
— Мы будем что?
— Мы будем сворачиваться?
— Мне не хочется спать.
— Шампанское не действует?
— Оно бодрит.
— Ты напоишь меня, что я окажусь под столом.
Она плутовато улыбнулась.
— Да? А когда мы там окажемся, что будем делать?
Он хотел ее, он страстно желал ее. Он жаждал узнать вкус ее губ, ласкать ее кожу и чувствовать нежное трение ее тела. Он хотел раздеть ее, и целовать ее груди, и скользнуть глубоко внутрь ее. Но вместо всего этого он сказал:
— Нам надо будет встать в шесть часов.
— Но мы не встанем.
— Встанем, если хотим успеть на самолет.
— Нам не надо будет вставать в шесть часов, если мы не будем ложиться спать. Мы можем поспать завтра в самолете.
— И что же тогда мы будем делать сейчас? — спросил Алекс.
— Молча сидеть здесь в ожидании рассвета.
— Считается, что это романтично?
— А ты так не думаешь? — спросила Джоанна.
— Скучно.
— Все это время мы будем пить шампанское.
— Одну бутылку нам не растянуть так надолго.
— Так закажем другую.
— Обслуживание номеров закрылось еще несколько минут назад.
— Тогда мы будем просто разговаривать, — сказала Джоанна.
— Ладно. О чем?
Она повернулась к нему лицом. Ее глаза были безумно синие.
— Мы будем говорить о том, что мы хотим сделать.
— В Англии?
— Нет.
— С нашими жизнями?
— Нет.
— О положении дел в мире?
— Кто может здесь что-нибудь изменить?
— Тогда о чем?
Джоанна скользнула к нему. Она была такая теплая.
Алекс обнял ее.
— Мы будем говорить о том, что хотим сделать друг с другом, — произнесла она.
Она коснулась губами его горла. Не то, чтобы она поцеловала его. Не совсем так. Казалось, она проверяла страсть в артерии, которая вздулась и пульсировала на его шее.
Он повернулся к ней, сделал движение навстречу, и они сильно прижались друг к другу, живот к животу. Ее груди приятно расплющились о его грудь. Он целовал ее лоб, ее глаза.
— Пожалуйста, — сказала она.
Ее нежный рот открылся под нажимом его, и на некоторое время весь мир сжался до четырех губ, двух языков и теплого, влажного вкуса миндаля и шампанского.
Его руки бродили по ней. Под черным шелком она была чудесно гладкая и твердая.
— Пожалуйста, — произнесла она. — Пожалуйста, Алекс.
Он встал, нагнулся и сгреб ее. Она казалась невесомой, а он чувствовал себя так, как будто мог поднять горы.
Она прильнула к нему. Ранимость, отразившаяся в ее ясных глазах, тронула его сердце.
Он отнес ее в свою спальню и положил на кровать. Медленно, с любовью, раздел ее.