Нас поведут шесть охотников, в числе их отец девушки, которую я лечил: в благодарность он хочет довести меня до самой Крыши Мира. За старшего идет Вассарга — один из немногих язгулонцев, знающих по-таджикски.
— Сколько дней пути?
Пожимают плечами.
— Надо думать: две ночи заночуем в дороге, если ты хорошо пойдешь. На третий день сойдем с Тропы.
Наши вьюки разделили на шесть малых; приторочили к плечам провожатых. Мы с Гассаном идем налегке, под оружием.
Да, я заметил, у охотников — одни только длинные горные посохи: ни мултуков, ни луков, ни пращей они не берут.
— Вы не ждете дичи по дороге?
Старшина понял намек. Насупился, помолчал.
— Таксыр, мы честно поведем тебя: на подъеме и спуске всегда найдется рука поддержать тебя, если ты оступишься. Но крови между нами и крэн-и-лонгами не должно лечь. Мы повинуемся приказу показать тебе путь. Но биться против Хранителей мы не можем. На Тропе — их право, закон — их.
— А тебе, а вам — разве нет дела до Тропы?
Горец отвел глаза.
— На все судьба, таксыр. Мы ждем судьбы. Она скажет.
Пусть будет так! Мы стали прощаться. Но один из проводников наших вдруг указал глазами на мои ноги и заговорил быстро и часто. Все наклонили головы, всматриваясь.
— В чем дело?
— Они говорят, таксыр, — перевел мне Вассарга, — что ты не можешь идти.
— Еще что! Почему?
— В этой обуви ты не пройдешь, таксыр. Там гладкий камень. На крепкой коже не удержаться.
Гассан даже вскрикнул от неожиданности. И я в первый момент растерялся. Похоже на правду. Как я раньше не подумал об этом!
Туземцы все в мягких поршнях, без подошв. А свои чувяки, как на зло, я оставил Жоржу.
— Как же быть! В кишлаке не найдется ли?
Послали искать… А время идет: все ниже оползают по скатам тени, яснеет небо… Солнце.
Принесли наконец целый ворох. Начинаю подбирать — никакой надежды. У меня — узкая, длинная ступня с высоким подъемом; у горцев — короткая, широкая, плоская. Что ни примерю — болтается нога в поршне, как язык в колоколе.
— Таксыр, скорее! Поздно выйдем — не дойдем до ночлега. Бери хоть какие-нибудь, все-таки лучше, чем твои.
Мне прикручивают натуго ремнями чьи-то потоптанные, уже обмятые мукки. Ноге свободно: после ботфорт даже приятно, легко. Мы трогаемся наконец гуськом: четверо горцев впереди, двое — сзади.
Дорога спуском: меж трав, густых, еще полусонных, тихих. Ущелье, то разбрасываясь обрывами хребтов, то сжимаясь так, что кажется — вот-вот столкнутся крутыми свесами скал его створы, — выводит к Пянджу.
— Разве Тропа по самому берегу?
— Начинается от берега, таксыр.
— От пещеры?
— От пещеры? Нет. Раньше, по преданию, она, правда, шла от пещеры. Теперь нет.