Горечь сдавила горло. Слезы посыпались из глаз. Но Ушакова это не остановило, – сколько раз он бывал в курных избах, сколько раз мылся в прогорклых от едкого дыма деревенских банях!
Он вскочил в комнату и, протирая глаза, пригляделся в дыму. Над одним из окон висела маленькая клетка. В ней, перепархивая с жердочки на жердочку, тревожно кричал снегирь.
Федя вспрыгнул на лавку, сорвал с гвоздя клетку и опрометью кинулся вон.
В сенях его снова обдало нестерпимым жаром: кухонная дверь уже начинала тлеть. Густой столб черного дыма непроницаемой стеной закрывал выходную дверь.
Пригнув голову, Ушаков бросился наугад туда, где должен был быть выход, откуда слышались тревожные голоса. И очутился на воздухе.
Толпа, в волнении ждавшая его, облегченно вздохнула:
– Жив!
– Бабоньки, несет!
– Клетку вынес!
– Ну и отчаянный же!
Какойто дед, только что прибежавший на пожар, услужливо плеснул на плечи Ушакова ведро воды.
Встряхиваясь, Федя побежал к толпе.
Навстречу ему спешила высокая женщина. Ее красивое лицо выражало испуг.
– Не обжегся? И зачем было лезть в огонь? Всё ее прихоти, баловницы! А как достал, теперь небось и не взглянет на своего снегиря! – говорила она Феде, словно давно знала его.
Девочка попрежнему сидела на узлах, но уже не плакала.
– Ой, как тебя облили! – звонко рассмеялась она, принимая из рук Феди клетку со снегирем.
– Храбер солдат!
– Какой солдат? Гардемарин!
– И чего лез, непутевый? – обсуждали в толпе происшествие.
Ушаков покраснел от смущения и, не глядя ни на кого, побежал через пустыри домой.
Навстречу ему, дребезжа, мчалась телега. В ней, свесив ноги, сидели полицейский и несколько коллежских служителей. Изза их спин торчала заливная труба. А за телегой спешил к пожару плутонг6 солдат Великолуцкого пехотного полка, который по расписанию должен был тушить пожары на Васильевском острове.
Когда Гаврюша Голенкин вернулся домой, было уже за полночь. Федя Ушаков и Паша Пустошкин сидели и занимались при свече.
Вместе с Голенкиным заглянул к соседям и Нерон Веленбаков, живший в этом же домике, в комнате напротив.
Гаврюша, не мешкая, стал укладываться спать. А Веленбаков плюхнулся на скамейку и, вынув из кармана флягу, поставил ее со стуком на стол.
Дети, сему учитесь,
Водки пить не страшитесь! – пробасил он.
Нерон был немного навеселе.
Ушаков только вскинул на него свои строгие глаза и снова углубился в чтение.
– Нуну, не коситесь, ваше преподобие! Я знаю: вы не жалуете пресной водицы. Уберу, уберу, – сказал Веленбаков, пряча флягу в карман. – Вот погуторю с Пашенькой минутку и уйду спать!