Выбирая головной убор для армии, комиссия остановилась на круглой шляпе, потому что она прикрывает глаза от дождя и солнца, а треугольная «делает помешательства в разных строевых оборотах».
Этого мнения придерживалась вся комиссия, только ее председатель цесаревич Константин и президент военной коллегии генерал Ламб высказались против:
«Шляпы приличнее оставить треугольные, а не круглые, и волосы у солдат не обрезывать, но завязывать или заплетать для того, чтоб не оставить их в виде, мужикам свойственном».
Император Александр, конечно, поддержал мнение брата, который не считался с тем, удобно это солдату или нет. Лишь бы было так, как ему нравится.
Круглые шляпы и здесь все-таки оказались опасными, какими их считал Павел.
Александр I не восстановил прежнюю, бывшую при Екатерине II, национальную, русскую форму, выработанную Румянцовым, Потемкиным и Суворовым.
Пудра и коса все-таки уцелели. Только у офицеров косы стали поменьше – в полворотника; букли уничтожили, на лоб спускались волосы – «эсперансы».
Вместо широких и длинных мундиров стали узкие и чересчур короткие, чуть прикрывавшие грудь.
Молодым офицерам было неплохо, но старые, располневшие генералы выглядели в таких мундирах некрасиво: брюхо уродливо выпирало вперед.
Низкие отложные воротники павловских мундиров заменились стоячими, очень высокими, доходившими до ушей. В таком воротнике голова была словно в ящике. Плотный, жесткий воротник больно резал шею и уши. Из-за воротника невозможно было повернуть голову в сторону – приходилось поворачиваться всем корпусом.
Вместо очень низких шляп стали носить огромные высокие, с черными султанами в пехоте и белыми в кавалерии. А записные гвардейские щеголи и франты невольно утрировали все эти размеры.
Новая форма по-своему была не менее уродлива и неудобна, чем павловская, но такую же носили в Пруссии, Австрии и других странах, она была модной, и потому ее находили красивой.
Александр так же старался изменить все, что было установлено его отцом, как Павел переделывал все екатерининское.
С каждым днем все больше обнаруживалось сходство в характерах отца и сына.
Оба стремились вникать во все сами лично, у обоих было пристрастие к формализму и мелочам. Оба не верили никому и легко раздражались, но у Павла это выплескивалось наружу, а Александр научился скрывать все под личиной прекраснодушия и ангельской доброты, которую так неосторожно приписывала ему бабушка Екатерина II.
Для вдумчивых, наблюдательных людей, которые видели в Александре не то, что хотелось видеть его неумеренным обожателям, а то, что было на самом деле, постепенно выявлялась скрытая сущность молодого императора.