Векшегонов, вырви из своего сердца низменные чувства, посеянные Руфиной! Разве можно позволить зачёркнутому минувшему отравлять такое хорошее сегодня и завтра? А оно будет ещё лучше, хотя бы потому, что время затушует прошлое и заставит забыть его.
Это верно. Но сегодня-то, как жить сегодня? Как заставить себя улыбаться, когда стало трудно смотреть ей в глаза? Ведь это уже не та Ийя, которую он знал три года тому назад.
Пусть уж лучше бы не расцветала она, а оставалась той же Опиской, только бы не было у неё этих двух «третьих». Да, теперь они оба «третьи», ставшие между ним и Ийей. Это им она обязана первыми материнскими радостями и порождённой материнством красотой. Им, а не ему.
Ах, бабушка, милая бабушка, даже тебе не может рассказать твой внук о своих страданиях…
Уж не уехать ли, в самом деле?
Уж не уехать ли, чтобы ещё раз не разбивать её жизнь? Теперь даже две жизни. Вторая из них — ни в чем не повинная жизнь мальчика, который, конечно, полюбит отчима и поверит матери, что он и есть его найденный отец.
Но ведь это же ложь. Пусть благородная, неизбежная, но ложь. На ней нельзя строить семейных отношений.
Ах, бабушка, как тяжело, как неожиданно счастье повернулось другой, совсем другой стороной…
От бабушки Степаниды Лукиничны едва ли можно что скрыть. Алексей хотя и не признался ей во всем, но достаточно было и намёка.
— Вот что, Иваша, — обратилась она к Ивану Ермолаевичу. — Пора кончать нам в пряталки играть. Нужно вводить в дом правнука. И это должен сделать ты.
— А как? Ни адреса, ничего…
— Адрес не вопрос. К Адаму сходишь и расскажешь все как есть. Он человек умный. Поймёт, что такие дела тянуть нельзя.
— Это верно, Стеша, — согласился Иван Ермолаевич с женой. — Она, видимо, стесняется, а то и боится. А чего бояться? Мало ли пасынков родными сынами оказывались. А им ни гугу!
— Мы порознь одну думу думаем, Иван, — радовалась Степанида Лукинична.
— Надо подмогчи Ийечке. И Алёшке надо увидеть его. Полюбит он, я думаю, мальчика. Я все сделаю, чтобы он полюбил.
— Полюбит, — подтвердил Иван Ермолаевич. — И я слова найду, чтобы полюбил.
Иван Ермолаевич оживился и тут же принялся надевать новые валенки, Степанида Лукинична подала ему новую шубу и шапку.
— Удачи тебе, Иван…
И отправился Иван Ермолаевич на Шайтанову дачу. Легко дышится ему. Весёлый падает с неба снежок.
— Куда это вы так торопитесь, Иван Ермолаевич?
А он, задумавшись, и не заметил встретившейся ему Ийи.
— И не спрашивай, — ответил он ей. — Дело у меня беспременное есть. Вот и тороплюсь.
Ему не хотелось останавливаться с нею. Боялся, что глаза выдадут. Можно и хорошее дело спугнуть.