– А это она летом нарисовала меня с Саймоном, – сказал Джейми; мальчики тащили по полу большую картину, держа ее за углы. – Она сказала, что получились двое мужчин, готовых объехать на корабле весь мир, – гордо пояснил Саймон.
Джейми с Саймоном были изображены со спины, и они плыли по ручью на двух маленьких лодочках с парусами. Одежда их была в беспорядке, а волосы растрепаны тем же ветром, который раздувал паруса их корабликов. Вся сцена была пронизана солнцем, природа же вокруг мальчиков как будто погрузилась в сон, потому что этот день никогда не должен был кончаться, но тем не менее впереди грозно нависла узкая полоска свинцовых облаков – намек на то, что игре, а может, и самому детству скоро придет конец.
– А мне нравится вот эта. – Джек поставил портрет Шарлотты на диван рядом с другой картиной. – Очень похожая, правда?
Шарлотта посмотрела на картину с некоторым смущением, втайне довольная тем, что Джек считал ее такой же красивой, как девочка на картине.
– Ты так думаешь? – спросила она.
Женевьева изобразила Шарлотту в кресле, с книгой на коленях. Платье туго обтягивало тонкую талию и пышными складками спускалось к самому полу, скрывая ноги. Но возле подола на полу лежала чайная роза, густо усыпанная острыми зелеными шипами. Если девочка наклонится, чтобы поднять розу, то обязательно уколется. Если же оставит розу лежать на полу, та завянет и погибнет. Кое-кто, возможно, решил бы, что это просто затруднительное положение, но Хейдону образ показался тревожным: роза была намеком на искалеченную ногу Шарлотты.
Хейдон видел, что Женевьева наполняла свои работы личным отношением к окружающему миру. Он надеялся, что именно это соблазнительное и завораживающее качество ее картин произведет неизгладимое впечатление на потенциальных покупателей.
– Маленьких больше нет, – пропыхтела Дорин, устанавливая на каминной полке еще одну картину. – Остальные придется тащить Джеку и Олли.
Юнис, подбоченясь, оглядела «выставку».
– Здесь больше нету места, – заявила она. – Остальное расставим в столовой.
– Что вы тут делаете? – раздался возглас.
Увидев стоявшую в дверях Женевьеву, Хейдон почувствовал, как у него защемило в груди.
Полыхающие золотом волосы, которые этой ночью теплым шелком стекали с его руки на подушку, теперь были туго сколоты шпильками, а темное платье с застегнутыми доверху пуговицами можно было смело рекомендовать вдовам на похороны мужей. И если бы он не знал, сколько в ней страсти, то подумал бы, что перед ним целомудренная монашка. Женевьева была бледна, под глазами залегли темные круги, видимо, она, как и он, не спала всю ночь. Он понимал, что ей потребовалось мужество, чтобы спуститься в гостиную и взглянуть ему в лицо, поэтому не желал усложнять ее положение. Он хотел только одного – вернуть в ее жилище покой и безопасность.