От всех этих мыслей Варвара Павловна не спала ночами, сама худела и дурнела, посылая только проклятия Ольшанскому, о котором, кстати сказать, вот уже месяц не было никаких известий. Чернигова как мать разгадала таинственную болезнь дочери, над причиной которой так ломал голову Василий Карлович, и по всегдашней материнской привычке винила прежде всего себя, за то, что плохо следила за единственным своим состоянием – за дочерью.
Варенька стала не в пример молчалива и задумчива, ее блестящие синие глазки потухли и глядела она теперь вокруг не с былым интересом и любопытством, готовая удивляться поминутно чудесам творения Божия, а как бы через силу, как бы принуждая себя глядеть. По целым часам могла она сидеть у окна и не двигаться, словом, впала в так называемый эмоциональный паралич, от которого, по мнению все того же Василия Карловича было только одно средство – перемена обстановки. Зинаида Павловна поддалась его уговорам и решилась предпринять поездку в Москву, даже списалась по этому поводу с кем следует.
Варенькино же уныние все эти дни развеивали только письма Антона Гавриловича. Писал он часто, письма были полны остроумия и только над ними Варенька улыбалась. Антон Гаврилович обещался приехать как можно скорее, но в каждом письме сообщал, что дела требуют его присутствия в городе, и снова обещался вырваться хотя бы на несколько дней. И вот Варенька написала своему другу, каковым она полагала Солдашникова, что они сами едут в Москву. Едва получив ее письмо, он тотчас телеграфировал, желая встретить, предлагая остановиться у него.
Зинаиде Павловне это предложение польстило, но и вызвало новый прилив тревоги – а ну как Варенька ему разонравится так же, как Лиговскому? Однако с отказом она не стала спешить, рассудив, что все станет ясно при встрече. Если только мелькнет на лице Солдашникова давешнее разочарование, которое так неумело пытался скрыть Лиговский – Зинаида Павловна тотчас же ему и откажет.
Сборы и хлопоты Вареньку не задели никак, зато сама поездка по недавно проведенной через губернию железной дороге, в купе первого класса с красными бархатными диванами и тяжелыми шторами с кистями, с горячим чаем и мерным стуком колес, с проплывающим за окном пейзажем – все это развлекло ее необыкновенно. Она даже не устала нисколько, к ней будто бы снова вернулась ее прежняя заинтересованность миром, и над опасливо вздрагивающей от свистка паровоза маменькой Варенька только добродушно подшучивала. Глазки ее горели, как прежде, щеки разрумянились и Зинаида Павловна в тайне понадеялась, что если Солдашников увидит ее такой – свадьбе быть.