Пожав плечами, фон Кирстов взялся за полы пиджака, приподнял его, повернулся к Отто спиной, и взору того открылась поясница, каких миллионы.
– Чего это вы? – спокойно осведомился фон Кирстов.
Пистолет крепился к подкладке пиджака, находясь в специальной кобуре, рукояткой вниз.
– Мне показалось, – пробурчал тот.
Фон Кирстов обошел вокруг тела, присел на корточки, осторожно запустил руки в карманы Маркса.
– Что вы делаете? Нельзя ничего трогать!
– Нельзя, – согласился Эрих. – Но мы попали в скверную историю. Мы понятия не имеем, с чем столкнемся дальше. Вы же не хотите, дорогой Отто, чтобы в кармане у него нашли написанную кровью записку с обвинением в ваш адрес? Обвинением в шантаже, изнасиловании, похищении фамильного серебра и государственной измене?
Отто сделалось совсем неуютно.
– Что за дичь? Может быть, там написано про вас...
– Очень возможно. Тогда я тем более должен на это взглянуть...
Фон Кирхенау отвернулся. Эрих, орудуя вполне профессионально, обыскал труп и не нашел ничего подозрительного. Задумчиво уставился на сжатые кулаки Маркса, потом осторожно разжал правый, присмотрелся.
Там были обломки, какой-то мусор. Фон Кирстов быстро повернулся к Отто, тот по-прежнему смотрел в сторону, борясь с брезгливостью.
– Что там? – поинтересовался Отто через плечо.
– Ничего особенного. – Эрих сгреб мусор и вернул пальцы Маркса в первоначальное положение. Найденное положил в карман брюк. Для Кирхенау, возможно, это и впрямь было бы мусором, но Эрих мгновенно узнал остатки раздавленного «жучка».
Он сам еще не знал, зачем спрятал улику, – понимал лишь, что ему ни в коем случае не следует оказываться в какой-то связи с находкой. А связь эту моментально установили бы: ведь труп находится в его номере...
Объяснить находку можно было по-разному.
Все могло случиться естественным образом, если в данном случае было вообще уместно говорить о естественности: Маркс сжимал раскуроченного «жучка» в кулаке, с чем и умер. Но Кирстов плохо представлял себе такое: человек, которого душат, наверняка не станет так действовать, он разожмет кулаки, хотя бы непроизвольно, или попытается защититься. Вряд ли обломки имели для Маркса такую ценность, что он не желал их отдать даже будучи при смерти.
Второй вариант: обломки подложили уже после смерти. И здесь уже открывались многие возможности. Бросить тень на Маркса? На фон Кирстова? На фон Кирхенау? На тех, кто установил устройство? «Жучок» был западного производства – слава Богу, в этом Эрих разбирался.
Маркса и в самом деле могли убрать хозяева этой электронной дряни. Но зачем так светиться и оставлять улику? Могли и в самом деле не заметить, и покойник не разжимал кулака...