имя. Мы их получили, а получив, обратили в капитал. Как же я над вами смеялся! Никому даже и в голову не пришло, что маскарад может быть двойным! Как только вы докопались до личности Якоба Платца, погибшего много лет назад на русском фронте, если хотите знать, вы тут же успокоились. Я жил среди вас и смеялся над вами. Я бы и сейчас смеялся, если бы этот пустоголовый итальяшка не соблазнил идиота Робла своим грандиозным планом.
Покачнувшись, он едва не упал. Гольдштейн бросил на него взгляд, до краев полный многовековой скорбью.
– Очень хороший вопрос, лейтенант. Как нам быть с этим жалким старикашкой? Ничуть не сомневаюсь, что документы у него вполне легальные, позволяют ему остаться в Мексике, равно как и его паспорт, хоть и пероновский, но, несомненно, действительный, каковой позволит ему вернуться в Аргентину, где он снова исчезнет. Итак, как же нам быть? Насколько мне известно, он мексиканских законов не нарушал. Он для вас ничего не значит, так ведь, лейтенант? Если вас волнует его благополучие, я с радостью позабочусь о нем от вашего имени. Как только мы удалимся отсюда, я прослежу, чтобы он отправился куда следует.
– Не давайте ему, лейтенант, это ваш долг! Он хочет похитить меня, отвезти в Германию, как увез этого болвана Тхаслера, контрабандой вывезет меня на самолете «Эль-Аль», замаскировав под ящик с кошерными пикулями. Nein! Вы не имеете права допустить подобное!
Гонсалес неспешно повернулся спиной к Хохханде и угостил Гольдштейна сигаретой.
– У этого человека английский хромает на обе ноги, как и его тело. Я не понимаю ни слова. Вы уж позаботьтесь, чтобы он добрался домой в целости и сохранности. По-моему, человек вы отнюдь не мстительный.
– Пожалуй, что так, – устало проронил Гольдштейн, глубоко затягиваясь. – Месть, вендетта – разве их удовлетворишь? Поглядите на бедного Д'Изернию. Надо положить конец убийствам. Но не закону. Эти звери истребили миллионы человек, убийство горстки оставшихся в живых не возродит мертвых и не свершит никакой мести. Но каждый суд – своего рода победа, хотя бы в качестве напоминания о том, что одни люди сотворили с другими, и предупреждения, что подобное не должно повториться. Но, пожалуй, эта операция станет для меня последней. В мире все меньше живых нацистов, а у меня все меньше сил. Если мы по сей день не научились жить в мире, то уже никогда не научимся.
– Аминь. Мы с вами оба блюстители мира и закона. Вы займитесь своим последним нацистом, а я займусь своим. Без них обоих мир наверняка станет лучше.
– Ну, все улажено, – потирая руки, подытожил Соунз. – Успешная операция.