Конечно, потом все закончится. Не будет больше общих ночей в темной палате, улетучится их странная, рассеянная в воздухе близость. Соня снова останется одна. Каждый день, каждую минуту, она будет жалеть, что не может превратиться в какую-нибудь необходимую Вольскому вещичку, невидимкой проскользнуть в его жизнь, завалиться во внутренний карман пиджака, и остаться навсегда там, у него на груди. Но сейчас она все равно была счастлива, ругала себя за это, и понимала, что бесполезно: никакое будущее, хотя бы и очень близкое, значения не имело.
Так Соня и вошла в палату: счастливая, сияющая, рот до ушей. Вошла и встала на пороге, улыбаясь, как идиотка.
Вольский в койке был не один. Над ним склонилась нереальная красотка. Соня вошла аккурат в тот момент, когда красотка запечатлела на губах бизнесмена и мецената страстный поцелуй. Услышав, как хлопнула дверь, Вольский спихнул с себя эфирное создание, не обратившее на Соню ни малейшего внимания, и прошипел:
– Гос-с-пади-и! Вам-то что здесь надо?! Я что, вас приглашал?
“Что, Богданова, получила?” – подумала Соня. В носу у нее защипало. Не хватало еще перед ним разреветься.
– Сейчас девять часов вечера, – сообщила она Вольскому ледяным тоном – В это время у меня начинается дежурство.
На ватных дошла до стола, отодвинула в сторону хорошенькую лакированную сумочку (хорошенькие любовницы должны носить хорошенькие сумочки, как же иначе), села, и тупо уставилась в листок с назначениями на ночь. В носу снова защипало, строчки поплыли перед глазами, и Соня крепко зажмурилась. Она глубоко вздохнула, загнала слезы обратно, встала, громыхнув стулом, и поплелась к шкафу за физраствором. Дивная красотка что-то щебетала Вольскому на ушко, Вольский что-то бурчал в ответ. Слушать, о чем они там шепчутся, нельзя было ни в коем случае. Это ведь их личное дело, правильно? А ее дело – входить в палату, какая-нибудь фея припадает поцелуем к его невозможным губам, которые идиотка Богданова считала своими. Просто такая работа, черт бы ее побрал. Да сто лет бы она этого треклятого олигарха с зелеными глазами не знала и не видела, ей он вообще поперек горла со всеми своими заскоками и со всеми своими красотками. Она бы с пребольшим удовольствием валялась дома в диване с книжкой. Просто она за это деньги получает. Не у всех же есть заводы и пароходы. Кто-то сам зарабатывает. Вот она и трудится. Нечего было целоваться на больничной койке. А то сами целуются, а потом орет на медсестру при исполнении. Дома пусть целуется, с кем хочет.
– Прошу прощения, – сказала Соня все тем же тоном снежной королевы, подходя к койке и глядя, как красотка теребит наманикюренными пальчиками простыню – Я должна поставить вам капельницу.