– Больше некуда?
– Я ж не танцую теперь. Между прочим, Егор меня к нему не ревновал.
– А я буду! Моя женщина останется только моей, делить не стану!
– Ты не попутал? Я – не твоя женщина, – отрезала она, помрачнев.
– Прости…
Он отвернулся в сторону, вынул сигареты, закурил, выпуская дым и щурясь. Коваль молчала – ей не нравилось то, что он сказал, никто на всем свете не имел прав на нее. Только Малыш. Хохол тоже понял, что хватил через край, выбросил окурок в окно и притянул Марину к себе, заглядывая виновато в глаза:
– Ну, прости дурака, не буду больше. Я знаю, о чем ты думаешь, вернее – о ком. Даже мертвый, он не выпускает тебя из своих рук, чертов собственник…
– Не сметь! Не сметь никогда, слышишь, никогда не сметь говорить о Егоре вообще хоть что-то! – заорала она, выдираясь из его рук. – Ведь я просила тебя!
– Да не ори ты! – разозлился Хохол, прищурив глазищи. – Молись на своего Малыша, надо же – святой нашелся! Гулял от тебя направо и налево, а ты…
Забыв, что перед ней не Серега Розан, Коваль размахнулась и врезала ему кулаком в нос – и тут же оказалась подмятой под сильное и тяжелое тело:
– Спятила, женщина? А если в ответку получишь?
– Попробуй! – Она смотрела на него враждебно, стараясь выбраться или руки освободить, но это было просто невозможно – сто десять килограммов как-никак… – Пусти!
– Нет. Поцелуй меня.
– Пошел ты! – рявкнула Марина, потеряв всякий рассудок, и Хохол, усмехнувшись, произнес:
– Ну, тогда я сам, – и закрыл ее рот своим.
Она от злости укусила его за губу, так сильно, что почувствовала вкус крови, но это не остановило Хохла, он продолжал целовать ее, не обращая внимания на ее попытки выбраться. Пришлось расслабиться и начать получать удовольствие…
– Вот и нормально, сразу бы так, – удовлетворенно проговорил он, отрываясь от губ и расстегивая шубу. – А то сопротивляется она…
– Всю прическу испортил, бугай чертов! Убери руки, до дома не дотерпишь никак?
– А дома что?
– Дома – все, что захочешь.
– Смотри – ты обещала! Приехали, выходи – "Латина" твоя.
В ее некогда любимом ресторане ничего не поменялось – та же сцена, те же пары на ней, тот же центральный стол, за которым так любил сидеть Егор, глядя на то, как его жену крутит в страстном танце черноволосый "латинос"…
И сам "латинос" в обтягивающей синей футболке и широких танцевальных брюках, с волосами, собранными в неизменный "хвостик", – вот он, увидел, бросился навстречу, радостно раскинув руки:
– Дорогая, где ж ты была так долго? – и осекся, глядя, как Марина подходит ближе, опираясь на трость, – как многие, не верил, что она и в самом деле инвалид.