Быстрая ночь глянула лунным оком в проеме туч. Плошадь осветилась факелами, выхватывая из темноты лица, обращенные к плахе. Люди теснились поближе, толкаясь и наступая друг другу на ноги. Стояла крепкая брань, граничащая с искуплением. До полночи оставалось время. Правитель прикрыл глаза. Он не первый, но, видно, последний раз обращался к асам с мольбой защитить город в битве с противником. Но сейчас что-то говорило ему, что вместо бесноватых приготовлений и только ради того, чтобы отрубить голову безвестному, стоило подумать, как и куда увести людей.
Правитель был достаточно наслышан о стремительности и беспощадности тех, кто сейчас в ночи скачет по направлению к городу. Еще не слышны топот копыт чужих коней, еще не один день пути отделяет врага от крепости, но правитель и сам не понимал, откуда эта уверенность и чувство потерянности, которые обручем стискивают сердце при взгляде на город. Правитель сжал челюсти так, что стало больно, пытаясь отогнать мрачные мысли: предчувствие поражения почти всегда – поражение.
Вдруг поднял голову, повернувшись к плахе. Шея от неудобного положения ныла тупой болью, – правитель который час сидел, не шелохнувшись, как было принято по обряду.
Он был слишком стар, чтобы лечить недуги. Но распухавшие по ночам суставы и скрипящие кости заставляли не забывать: не так уж много теперь отпущено, чтобы обращать на себя внимание.
Правитель сам отстроил этот город, привел людей, собрав по побережью бедняков из рыбачьих хижин. Не один год и десятки смертей – каждое бревнышко, каждый камень мостовой обильно политы кровавым потом тех, кто стоял у истоков. Тогда правитель был молод и зол – со всем тщеславием молодости он захотел и сумел построить свою империю. Теперь он частенько жалел, что не остался с лесными братьями, хотя, став правителем, позаботился, чтобы в живых не осталось ни одного из шайки, промышлявшей на проезжих дорогах и даже рисковавших грабануть слабо вооруженный кортеж.
И сотни раз задавался вопросом, не стал ли он простодушной жертвой старой лгуньи, явившейся перед ним как-то ночью, миновав сторожевые посты и не разбудив ни одну собаку.
Многие события жизни правителя подернулись пеплом, еще о больших вспоминать недосуг. Но тогда, когда, толкнув носком башмака, его разбудила седая ведьма, тогда, казалось, он в жизни не избавится от священного ужаса: кому из смертных доводилось зреть посланницу великого Одина?
Почему-то он поверил Старой Хане сразу и безоговорочно. Теперь, спустя столько событий и лет, правитель подозревал, что, предреки старуха не славу, богатство и власть, а болезни, нищету и убожество, он вряд ли бы принял дар богов с такой готовностью.