Макс фон Шрамм после окончания той самой, так запомнившейся ему «командировки» в Москву, к русским, в окружении Гесса не остался. После того, что он насмотрелся в Берлине, а потом и по всей стране отсиживаться в тылу больше желания не было…
Немного отдохнув в разорённой войной Варшаве, он получил новое назначение: поскольку Гиммлер получил разрешение формировать собственные танковые части, его направили на переподготовку для обучения должности командира танка. Пока. Пообещав, что после курсов он получит для начала взвод, а там будет видно. Какого же было изумление эсэсовца, когда прибыв в указанное в предписание место его запихнули в огромный четырёхмоторный самолёт неизвестной ему конструкции, и вместе с двадцатью другими солдатами Вермахта и СС они полетели неизвестно куда… Впрочем, по нескольким врезавшимся в память по тому памятному полёту ориентирам он быстро догадался куда… В Россию! К новым союзникам. О чём не преминул сообщить своим попутчикам и новоиспечённым коллегам. Те вначале подняли манна на смех, но после посадки убедились в его правоте, когда на поле Харьковского аэродрома их встретил затянутый в ремни аккуратный командир русских и усадив в высокий нескладный автобус повёз в город. Немцы жадно прильнули к квадратным стёклам, жадно вглядываясь в незнакомую доселе жизнь. В принципе, к русским они относились нормально. Уж больно долго были соседями. Воевали, конечно, чего уж тут отрицать, но всё же чаще были союзниками… Да и пропаганда Геббельса после подписания мира, а уже тем более, после большой зачистки от засилья еврейства в управлении страны старалась во всю, заглаживая все свои прошлые негативные высказывания. Макс вспомнил тот жуткий молчаливый день, наступивший после начала войны — жители Кёнигсберга молча подходили к афишам, читали воззвание и уходили, подавленные до глубины души. И гробовая тишина на улицах, нарушаемая только шумом моторов случайных автомобилей, лязгом трамваев по рельсам, и шарканьем шагов горожан. Ужас охватил всю страну… И его ожидание оправдалось: русские дрались упорно и жестоко. Потери Вермахта за десять дней боёв превысили всё, что было в других кампаниях почти вчетверо! А продвинулись они в глубину России где на тридцать километров, а где и вообще не удалось пересечь границу… Если в тридцать девятом Брест захватили почти мгновенно, то в сороковом году красноармейцы так и не сдали крепость, отбиваясь изо всех сил. И жуткая русская авиация… Сотни, тысячи самолётов, перемешивающих в пыль передовые атакующие отряды, жгущие колонны снабжения, разносящие в клочья переправы, мосты, железнодорожные пути… А потом весь кошмар нападения англо-французов. Горящие вместе с жителями, запертыми в собственных домах, города и деревни, карьеры, забитые до краёв трупами, изувеченные до неузнаваемости старики, женщины и дети… Разграбленные до основания фабрики и заводы, всё оборудование с которых было либо спешно демонтировано, либо просто варварски уничтожено. Макс впервые столкнулся с подобным, впрочем, не только он… Ещё никогда, ни в одной стране целью не ставилось ТОТАЛЬНОЕ УНИЧТОЖЕНИЕ МИРНОГО НАСЕЛЕНИЯ. Это относилось к немцам, это же относилось и к русским… Специальные части из колониальных войск или польских и прибалтийских добровольцев шли за передовыми частями и убивали ВСЕХ… От грудных младенцев до глубоких стариков… Шрамма передёрнуло, когда вдруг он вспомнил, что они обнаружили на одной из тирольских лесопилок… После прихода оккупантов та продолжила работать с удвоенной нагрузкой в три смены без выходных, только вот распиливались теперь там не стволы деревьев, а люди… Словно жуткий конвейер… А их останки сбрасывались в протекающую рядом горную реку… Почему?! За что?!! Впрочем, он тут же вспоминал старые французские журналы времён Великой Войны, где призывали к тому же самому — не щадить ни одного немца, австрийца или венгра… Он прикрыл глаза и притворился спящим. Впрочем, задремать по-настоящему так и не успел — автобус остановился. Новоиспечённые курсанты прибыли к месту учёбы…