Кто-то шел вдоль набережной. Свернут в переулок или… Когда уже было ясно, что пройдут именно мимо их скамейки, Светлана, продолжая говорить, накинула себе пальто на плечи и встала, закрывая собой Костю.
— Знаешь, Светлана, у меня все время такое чувство, что можно еще что-то ей сказать, о чем-то спросить…
— Да.
— Если бы не война, может, и пожила бы еще.
Прохожие, мужчина и женщина, деликатно заторопились и прошли не оборачиваясь.
Костя заметил их, когда они уже миновали скамейку. Он сунул платок в карман и опять отошел к каменным перилам.
Затихли, удаляясь, шаги, набережная опять стала безлюдной. Солнце скрылось за домами. У реки, отражавшей ясное вечернее небо, было еще совсем светло, но откуда-то снизу, из дворов, из переулков, неуловимо подкрадывались сумерки и расплывались над городом, чтобы город мог спокойно заснуть.
Костя повернулся лицом к ветру, набегающему от реки.
Светлана подошла и стала рядом.
Костя заговорил. Светлана вздрогнула даже — так резко и страстно прозвучали его слова.
— Ненавижу войну! Поэтому пошел в военную академию учиться… Ты понимаешь это, Светлана?
Светлана ответила:
— Я понимаю.
Костя опирался о камень. На загорелой руке, сжатой в кулак, отчетливо выделялся белый шрам.
Светлана успокаивающим движением дотронулась до его руки и погладила белый шрам. Она не ожидала, что Костя обернется, а Костя не ожидал увидеть в ее глазах то, что увидел.
— Светлана!
Девочка смело встретила его взгляд.
Девочка?
Не девочка больше!
Девочка выросла, а он и не заметил.
— Светлана!
Костя схватил обе ее руки и крепко сжал в своих, не чувствуя, что делает ей больно. Память отрывочно выхватывала из прошлого: маленькая девочка в разрушенной деревне, испуганный и любопытный взгляд черных глаз… Светлана тихонько плачет под его шинелью… это в поезде. И к той же самой шинели прижимается она в отчаянном порыве, когда уходит из детского дома единственный хоть немножко знакомый ей человек.
Когда это было? Пять лет назад!
Девочка выросла, а он и не заметил.
Он не заметил и другого: того, что вырастало в нем самом, вырастало на смену первой, мальчишеской, детской, неудачной любви.
Какое удовольствие доставляли ему всегда их нечастые встречи!
Светланины письма… Милое желание развлечь, привести человека в хорошее настроение. Почему, в конце концов, когда в эти последние годы приходило сразу два письма, он распечатывал сначала Надино, а Светланино потом? Просто из чувства долга или чтобы оставить более приятное на закуску?
В один из последних вечеров, когда он оставался с мамой вдвоем, она спросила: