— Настоящие.
— Сейчас мы мчимся в одно знакомое турагентство, там нам скоренько ляпают визы. Через два дня мы в Салониках. И на пляже откупорим шампанское, как говорил мой знакомый Влад: «За внутренний интернационализм!»
— Я не претендую на долю этих денег и никуда не поеду. — Соня отступила в угол, будто готовясь к отражению атаки. — Только, прежде чем смываться в Грецию, я бы обратила ваше внимание на бумаги в кармашке.
— Ну? — Мария деловито обеими руками пуляла зеленые параллепипеды в отзывающееся приторным шуршанием нутро полиэтиленового пакета «Телевизоры „Радуга“ — поддержим отечественного производителя».
— Этот сизый документ — закладная.
— Самая умная? — задорно улыбнулась Маша. Если бы не стеснялась, она бы сейчас запела припев из главного хита «Аббы».
— Я не искала жалких три миллиона долларов. И доля в этой кучке меня, как я уже говорила, не интересует. — Соня развернула бумаги и вытянула в руке перед собой на манер площадного глашатая. — Меня интересовала доля в золоте Акелы, которое он отдал под залог, чтобы получить эти задрипанные центы, и которое реально стоит в десять раз больше.
При воспоминании о погибшем любовнике Мария нахмурилась:
— Сергей, тебе нужно в десять раз больше?
— Мне хватит ста тысяч на квартиру и машину. То, что у меня есть сейчас — не мое, а Сонино.
— Мне тоже этого хватит, пошли отсюда, Сережа.
— Стойте!!! — Дочь антиквара преградила дорогу декольтированной грудью. — Я признаюсь! Золото Акелы стоит гораздо больше, чем тридцать миллионов. — Соня сыпала словами быстро, будто боялась опоздать на поезд, руки ее то тянулись поправлять прическу, то делали какие-то гипнотизерские пассы. Но не собиралась же всерьез она загипнотизировать без восторга слушающих ее приятелей. — Среди прочего, там маска фараона, точь-в-точь, как в золотом фонде Эрмитажа. Откуда я это знаю, не важно, но в Эрмитаже — копия, а подлинник в закромах банка… — Соня заглянула в бумаги за подсказкой. — … «Илимбанка». Это на Сотсби сто пятьдесят или двести миллионов долларов. Причем, вполне легальных, потому что Эрмитаж никогда о своих правах не заявит. Только не спрашивайте, почему я так уверена.
Пепел облизал пересохшие губы, утер пот, буквально с тем же растерянным видом, с каким десять минут тому утирались банкиры наверху; в помещении становилось жарко.
— И зачем мне рисковать собственными кишками ради этого бешено дорогого куска золота?
— Хотя бы ради моего покойного отца. Он ведь тебя приютил после тюрьмы. Ты — обязан!!!
Сергею захотелось влепить Соне пощечину, но он действительно имел долг перед покойным родителем.