Клэр прикусила губу. Он что, смеется над ней или в самом деле настолько опустился и стал таким низменным в своих вкусах? Мысль о том, что он живет в убогом домишке, с этой девкой-служанкой, о которой отец Лофтус отзывался с таким возмущением и чья разнузданность, должно быть, повинна в падении Стефена, в том, что он утратил всякую стойкость, вызвала у Клэр негодование и почти физическую тошноту.
— Мне казалось…
Он улыбнулся почти совсем как прежде:
— Не волнуйтесь, Клэр. Важно не то, где я живу, а могу ли я там писать. Только это имеет значение. Я должен работать, когда и как хочу.
— Значит, — медленно сказала она, — вы не собираетесь возвращаться в Стилуотер?
— Ни в коем случае.
— А вы когда-нибудь вспоминаете о ваших родных, которые остались там?
— Вероятно, вы будете шокированы… Нет, не вспоминаю.
— И вы даже не знаете… как они живут?
Он отрицательно покачал головой.
— Я ничего о них не знаю.
— А что, если им недоставало вас… если вы были им нужны?
— Этого быть не может.
— А ведь там произошли перемены, Стефен… большие перемены… и не к лучшему.
Она произнесла это таким торжественным, чуть ли не зловещим тоном, что он не выдержал и усмехнулся. Клэр вспыхнула, задетая и оскорбленная его безразличием, этой его спокойной усмешкой. Неужели его ничто не в силах тронуть? Или, может быть, в своей отрешенности, замкнувшись в этом противоестественном уединении, не общаясь ни с кем, не получая писем, не читая газет — иначе он, конечно, наткнулся бы на какую-нибудь статью, связанную с его матерью, — он утратил способность что-либо чувствовать и его уже ничто не интересует, кроме нанесения красок на кусок холста? На какое-то мгновение Клэр захотелось в свою очередь причинить ему боль, рассказав обо всех бедах, свалившихся на обитателей Стилуотера. Но она снова сдержалась — не столько из соображений христианского милосердия, сколько решив, что это ее не касается и что своим вмешательством она может только еще больше напортить.
Маленькие французские часики тихонько пробили на каминной доске, и Стефен вздрогнул.
— Уже поздно. Я и так слишком долго злоупотреблял вашим вниманием.
Она промолчала. Он встал и протянул ей руку. Когда она подала ему свою, Стефена вдруг охватила щемящая грусть, возникло ощущение утраты и сожаления. Неожиданно для себя он положил руку ей на плечо.
— Мы ведь по-прежнему друзья, правда?
На ее лице появилось выражение, которое он почти ожидал увидеть, — испуг, чуть ли не панический страх от его близости — и в глазах его промелькнула усмешка.
— Я рад, Клэр. Теперь я вам уже безразличен.