Эта маленькая перепалка приостановила голосование, и Стенсил, продолжавший стоять у твоей картины, посмотрел на меня:
«Вам нравится эта живопись, мистер Глин?»
«Очень».
«А вы не находите, что картина слишком темна и непонятна?»
«Нисколько».
«В таком случае, может, вы будете любезны объяснить мне, что означают эти многочисленные черные тени в нижней ее части?»
«Это идут люди».
«Неужели я так выгляжу, когда иду по Пикадилли?»
«Возможно, и не так. Эти люди моложе вас».
«Вот как. Благодарю за напоминание о моей древности. А что это за экипаж слева на переднем плане?»
«Это тележка уличного продавца, запряженная ослом».
«Ничего подобного, — вмешался Вудсток. — Разве это осел? Вы только посмотрите, какие у него бабки».
«Но это же не цветная фотография, хотя, по-видимому, только такая манера письма вас и устраивает. А здесь передано настроение — и с большим чувством».
«При таком варварском рисунке?»
«Это сделано намеренно и говорит о большом мастерстве. Неужели вы считаете это произведение хуже тех рабски подражательных полотен, которые многие из нас представляют из года в год, старательно копируя натуру?»
Стенсил, очевидно, решил, что я имею в виду его коров. Он гневно выпучил на меня глаза:
«Никто не заставит меня отказаться от законов рисунка, принятых со времен Джотто».
«Но это же реакционный взгляд на вещи. Значит, вы считаете, что, если художник отходит от омертвевших канонов, его следует осудить?»
Старик начал терять хладнокровие, и, хотя я решил держать себя в руках, я тоже почувствовал, что теряю власть над собой.
«Я безусловно осуждаю это. Здесь нет ни одной простой, четкой линии, ничего натурального, это не картина, а какая-то мазня».
«Но это искусство или нет?»
«Почем я знаю, искусство это или не искусство! — гаркнул Стенсил. — Я знаю только, что это мне не нравится. Гром и молния, мы же не для того здесь сидим, чтобы над нами издевались, мы не можем позволить, чтобы какой-то авантюрист швырнул публике в лицо горшок с красками. Ни одному истинному британцу не придется по вкусу такая картина».
«Согласен. Вы не могли бы сделать ей лучшего комплимента».
«Вот как, сэр? Значит, вы порицаете вкус нации?»
«Безусловно. После того как нация столько лет питалась вашими коровами и собаками Вудстока, она не может не страдать хроническим несварением желудка».
Я знал, что захожу слишком далеко, но кровь у меня закипела, и я уже не мог сдержаться. В наш спор вмешался председатель:
«К порядку, джентльмены, к порядку. Все это совершенно неслыханно. Если уж вы хотите обсуждать эту работу, то прошу вас держаться в рамках приличия и не переходить на личности».