— Спасибо, Дэви. — Желая развеять легкую принужденность, возникшую между молодыми людьми, леди Броутон лукаво спросила: — А тебе не кажется, Клэр, что Стефен стал совсем парижанином?
— Пожалуй, он немножко похудел. — Какой идиотский ответ. Но он приехал, и это сознание было столь сладостным и волнующим, что глаза Клэр так и лучились.
— Не думаю, чтобы французская пища была уж очень питательна, — самым серьезным тоном заметил Дэви. — Меня, во всяком случае, едва ли могли бы прельстить всякие там улитки, лягушечьи ножки и прочее.
Все рассмеялись и сразу почувствовали себя непринужденно и весело. Дэви, словно желая доказать преимущество англосаксонского стола, съел два куска торта, затем принялся оживленно обсуждать с Клэр, как лучше ловить щуку, в результате чего оба пришли к заключению, что по такой погоде, как сегодня, «майская муха» была бы куда лучше блесны.
— По-моему, у нас есть несколько «майских мух» в биллиардной, — немного подумав, заметила Клэр. — Хочешь, я тебе дам?
— В самом деле? — пробормотал Дэви. — А они вам самой не нужны? То есть я хочу сказать… вы это серьезно?
— Конечно. Они никому не нужны. Пойдем посмотрим.
Извинившись, Дэви поспешно поднялся, открыл дверь, пропустил Клэр вперед и вышел вслед за нею.
После их ухода леди Броутон задумчиво посмотрела на Стефена, которого всегда искренне любила, больше того: которым восхищалась. Ее нимало не огорчало то, что он расстался с церковью: она считала, что у Стефена слишком чувствительная, застенчивая и страстная натура и он не создан быть сельским священником. Не слишком смущало ее и то, что он последнее время увлекся живописью. Она считала это преходящей фантазией, временным увлечением, несомненно объяснявшимся некоей наследственной странностью (она хорошо помнила, как девочкой приходила в ужас от эксцентрических акварелей достойного батюшки миссис Десмонд), а вовсе не испорченностью, ибо в основе своей Стефен — натура превосходная. Однако не столько собственное отношение к Стефену, сколько чувства Клэр, которые не оставались для нее тайной, побуждали леди Броутон завести с ним — в пределах, дозволяемых хорошим тоном, — разговор на волновавшую ее тему. Последние месяцы она с болью в душе стала замечать, что дочь ее ходит с безразличным, отсутствующим видом, и не без опасения наблюдала за тем, как Клэр иной раз пытается рассеяться и найти забвение в несвойственных ей развлечениях. А тут еще Джофри Десмонд что-то очень зачастил к ним, — леди Броутон положительно его не выносила, хотя бы за его манеру говорить, растягивая слова. Она считала Джофри избалованным, себялюбивым, чванным и очень заурядным юнцом и, поскольку сама была замужем за человеком, чья самовлюбленная ограниченность отравляла ей жизнь на протяжении более двадцати лет, не желала такой участи для Клэр.