-- Тогда кофе попьем...
-- Мы с Тамарой выпиваем по семь чашек кофе за день -- между экскурсиями.
-- Кто это -- Тамара?
-- Моя подруга. Не знаете? Она вам письма посылала...
-- А разве не вы? -- Тодд остановился и взял ее за локоть.
-- Конечно, нет... Я бы ни за что не стала! Ну, мне пора домой.
Типичная недотрога... Но в ее холодности и постоянной отстраненности есть какая-то тайна, некая причина, ему непонятная. Повторное предложение прозвучало жалобно. Не надо было говорить, но само вырвалось:
-- А может, все-таки поедем ко мне?
-- Что вы, я замужем. Я другому отдана и буду век ему верна.
-- А кто ваш муж?
-- Пушкин.
-- Остроумно. Ведь он давно умер!
-- Для всех умер, а для меня жив.
Он смотрел на нее с осторожностью.
-- Хорошо, -- сказал он, помедлив. -- Но у Пушкина была жена.
-- Была, -- согласилась она. -- Умерла. Я -- его вторая жена. Вы -первый, кому я сказала, что Пушкин мой муж. Эту тайну я никому не открывала.
-- Понял. Буду молчать, как рыба, -- сказал он серьезно и только потом улыбнулся.
-- Мне пора.
-- Я вас провожу.
-- Не надо, я тут недалеко живу...
Он попытался притянуть ее к себе и поцеловать, но лицемерная Диана напрягла мышцы и испуганно отстранилась.
Дверцы подкатившего автобуса открылись. Моргалкина, переступив через валявшуюся бутылку от кока-колы, встала на ступеньку. Тодд шагнул за Дианой, протянув на ладони пуговицу. Пуговицу она взяла, и двери захлопнулись. Черт с ней, с этой лицемерной блондинкой! Ни поцеловать, ни обнять, не говоря уж о том, что ему надо, а ей, похоже, не надо вообще. И юмор у нее какой-то гробовой. Он сунул замерзшие руки в карманы, поднял воротник и пошел искать метро.
7.
Моргалкина была влюблена в Пушкина до самозабвения. Если бы он шел по снегу, она собирала бы снег из-под его подошв и ела. Она была абсолютно уверена, что Пушкин принадлежит ей лично, а уж она ему само собой. Любовь и преданность ему давали ей энергию жизни и счастье быть с ним всегда -- и днем, и ночью. Но реально она входила в свою коммуналку, отпирала дверь в комнату и оставалась одна.
У нее был знакомый художник Дасюк, в высшей степени гений, как сам он себя оценивал. Дасюк спился и работал плотником в БДТ. Что-то у него было с кожей на почве алкоголизма: красные с синим отливом пятна украшали лицо, шею и руки. Прошлой зимой Диана наплела ему с три короба про какую-то выставку. Они вместе выбрали рисунок, с которого Дасюк обещал сваять Пушкина во весь рост.
-- Черт с тобой, вырежу из фанеры.
-- Из фанеры? -- огорчилась она. -- А я думала...