-- Хорошей фанеры достану, толстой, авиационной. Будет лучше живого.
Неделю спустя после работы Диана поехала к Дасюку. В захламленной мастерской позади сцены перед ней стоял, прислонившись к электропиле, ее родной Пушкин, только без одежды. Дасюк раскрасил лицо и тело, приклеил парик -- кудряшки настоящих волос, не забыв вырезать и приклеить все, что покоится под одеждой. Моргалкина вспыхнула, увидев это, сердце у нее забилось. Она потребовала немедленно оторвать сию мерзость, а Дасюк издал звук, похожий скорее на кудахтанье, чем на смех:
-- Почему же мерзость? Ты чего? Хочешь, чтобы я его кастрировал? Не буду! Не позволю надругаться над нашим культурным достоянием! Как у всех, так и у него. Так Всевышний распорядился. Я это с себя творил, с натуры. Не веришь -- хочешь покажу?
-- Нет, нет, ради Бога! Тебе это нужно, а ему-то зачем?
-- Он что, не мужик? Ну, это ты брось! Или сама делай что хочешь! Вот тебе нож, кисть, палитра -- замазывай. Хоть фиговый лист присобачь, хоть вообще ликвидируй, что тебе не по душе! Уродуй произведение высокого искусства!
Красные с синим отливом пятна на щеках и лбу Дасюка стали от нервного напряжения коричневыми, глаза налились кровью.
Моргалкина взяла в руки нож, но прикоснуться к этому месту не решилась.
-- А одеть его нельзя? -- робко спросила она.
-- Купи костюм да одень.
-- Шутишь? Ему ведь мундир положен. Где же такой достать?
-- Он кто был? -- Дасюк опять закудахтал. -- Кажись, камер-юнкер?
-- Камер-юнкер, -- обиделась Диана, -- был, между прочим, по уровню статский советник!
-- Ты меня не путай! А бутыль за это будет? В костюмерной они наверняка три шкуры сдерут.
-- У меня есть деньги. Брат переправил.
-- Откуда?
-- Из Мексики.
-- А чего он там не видал?
-- Работает. Туда русские геодезисты бегут, потому что там платят.
-- Может, и мне в Мексику податься? Что я, слабже Сикейроса? Такое могу намазать, что закачаются!
Косолапый Дасюк вразвалочку пересек мастерскую, пнул ногой дверь и скрылся. Моргалкина в панике, прижав ладони к шее, осталась наедине с обнаженным Пушкиным.
-- Видите, как получается, Александр Сергеич, -- сказала Диана, стараясь отводить глаза от нагого изваяния. -- Я понимаю, что вам холодно. Потерпите немножко.
От Пушкина пахло олифой.
Моргалкина стащила свое пальтишко и накинула на Пушкина, обвязав вокруг его талии пояс. Теперь, хотя вид у поэта был странный, на него стало удобнее смотреть. Диана вытащила из сумочки флакончик с духами "Climat", давно ей подаренный пушкинистом Конвойским, и прыснула Пушкину на небрежно раскиданные каштановые локоны. Пушкин поморщился, наверно, ему не понравилось, что духи женские.