«Люди из отеля раздражали меня — это точно», — подумал Мегрэ. Он чувствовал себя с ними как новичок, например новый член в клубе или новый ученик в классе. Он был человеком, который знает, что неловок, чувствует стыд потому, что еще не усвоил правила, обычаи, условные слова, и думает, что остальные смеются над ним.
Мегрэ был убежден, что Джон Т. Арнольд, такой раскованный, чувствовавший себя свободно рядом с изгнанными королями и банкирами и как дома в Лондоне, Риме, Берлине и Нью-Йорке, насмехался над его неуклюжестью и вел себя с ним снисходительно с небольшой примесью жалости в этом снисхождении.
Мегрэ, как все люди, — а в силу своей профессии даже лучше, чем большинство людей, — знал, как устраивают некоторые дела и как живут люди в некоторых слоях общества. Но это знание было теоретическим. Мегрэ не чувствовал обстановку. Мелкие детали сбивали его с толку.
Это был первый случай, когда комиссар имел дело с миром, замкнутым в себе, откуда какие-то отголоски долетали до других людей только благодаря нескромности газет.
Среди миллиардеров — если называть их этим прижившимся общепринятым словом — есть такие, которых без труда можно «определить», то есть сказать, какого они круга и к какому типу людей относятся. Это дельцы и банкиры, которые каждый день приходят в свои кабинеты и в частной жизни не слишком отличаются от обычных людей. Мегрэ знал крупных промышленников севера и востока Франции, производителей шерстяных тканей и владельцев металлургических заводов, которые каждое утро в восемь часов принимались за работу, каждый вечер ложились спать в десять часов, имели семьи, похожие на семьи их мастеров или начальников отделов.
Теперь, как ему казалось, он понял, что эти люди стояли не на самой верхней ступени общественной лестницы, что среди владельцев больших состояний они были чем-то вроде чернорабочих с низкой зарплатой.
Выше них на этой лестнице стояли такие люди, как полковник Уорд и, возможно, Йозеф ван Мелен, которые почти не заходили в свои рабочие кабинеты, а переезжали из одного роскошного отеля в другой и были окружены красивыми женщинами, путешествовали на собственных яхтах, находились между собой в сложных отношениях и обсуждали в вестибюле гостиницы или в кабаре сделки более крупные, чем те, которые совершали финачсисты-буржуа.
Дэвид Уорд имел трех законных жен. Мегрэ записал их имена в свою черную записную книжку. Дороти Пейн, первая, единственная из них, принадлежала приблизительно к тому же кругу, что и Уорд, и была, как он, родом из Манчестера. Детей у них не было. Развелись они через три года после свадьбы. Она снова вышла замуж.