Он испытывал беспричинное чувство разочарования.
Встреча на вокзале уже немного его охладила. Но ему не в чем было упрекнуть Даньелу. Тот хорошо знал местные условия и, без сомнения, прослужил здесь не один год.
Разыгрались трагические события, которые он старался в меру своих сил прояснить, а тут заявился из Парижа без всякого предупреждения Мегрэ и хочет доказать ему, что он ошибается.
Следователь тоже должен быть недоволен. Но ни тот ни другой не могут ему это показать; они должны быть с ним вежливы, должны дать ему для ознакомления протоколы допросов. Мегрэ понимал, что он вмешивается не в свое дело, и поэтому сам задавался вопросом: что же заставило его пуститься в такое путешествие?
Он слышал шаги, голоса: это, конечно, возвращались домой те самые игроки в карты. А потом к нему подскочила какая-то желтая собака, потерлась о его ноги, и Мегрэ вздрогнул от неожиданности.
Когда он открыл дверь гостиницы, там горела только одна лампа и хозяин за стойкой расставлял стаканы и бутылки. Он был без пиджака и жилета. Темные брюки сползали с его толстого живота, а засученные рукава рубашки открывали большие волосатые руки.
— Удалось что-нибудь обнаружить?
Он считал себя великим хитрецом и воображал, будто он — самая важная персона в деревне.
— Мне кажется, — сказал комиссар, — что Леони Бирар не очень-то любили.
— Бирар была сущая ведьма. Она умерла. Душа ее отлетела к Богу или, вернее, к черту, но, как бы то ни было, я в жизни не встречал женщины злее. А я ведь знаю ее с тех самых пор, когда у нее еще болтались косы за спиной и мы вместе ходили в школу. Она была… постойте… на три года старше меня. Да. А мне сейчас шестьдесят четыре. Значит, ей было шестьдесят шесть. Но уже в двенадцать лет она была гадюкой…
— Я не могу понять… — начал Мегрэ.
— Вы многого здесь не поймете при всей вашей проницательности, позвольте вам заметить.
— Я не могу понять… — снова начал Мегрэ, как бы говоря сам с собой. — Раз ее все так ненавидели, почему они ожесточились против учителя? Ведь даже если он ее убил, то…
— Избавление? Вы это хотите сказать?
— Вроде.
— Вы забываете одно: Леони Бирар была уроженкой здешних мест. Это как в семье. Можно ненавидеть друг друга, и никому до этого нет дела. Но если вмешивается посторонний, то все меняется. Леони ненавидели. Но Гастена и его жену ненавидят еще больше.
— Его жену?
— Ее особенно.
— Почему? Что она сделала?
— Здесь — ничего.
— Почему здесь?
— В конце концов все становится явным, даже в такой глуши, как у нас. Мы не любим, чтобы к нам посылали людей, которые неугодны в другом месте. Уже не первый раз Гастены замешаны в трагической истории…