Сталин, не уделив Наде внимания, продолжал:
— Рабочие вправе послать к черту таких чистеньких, не сумевших перевернуть Россию.
— Но зачем же прибегать к неправде? Элементарная мораль с этим не мирится.
— Мы, люди партии, знаем лишь единственный моральный закон: революционную целесообразность. Наше поприще не исповедальня! Святыми нам не быть. Но история оправдает нас, несвятеньких…
Так и не разгоревшиеся, не утратившие туска глаза Сталина обратились к девочке, остановившейся у дверного косяка.
Подойдя, он костяшками двух согнутых пальцев слегка защемил ее тонкий прямой нос и, улыбаясь, потянул к себе. Она, подчиняясь этой шутке, отвечая улыбкой дяде Сосо, шагнула с готовностью к нему. Коба, видимо, теснее сжал заклиненную в его суставах мякоть носа. Надя перестала улыбаться. Тиски пальцев давили все сильней. Девочка не могла вырваться, не могла пустить в ход руки, что по-прежнему держали приношение, глаза мученически повлажнели, но она молчала, превозмогая боль. Коба еще надавил. Две слезы сползли по ее щекам. Словно дожидаясь лишь этого, Коба наконец раздвинул свой зажим. Надя, отшатываясь, взбросила голову. Следы его костяшек белыми пятнами будто впечатались по бокам носа. Медленно возвращалась живая окраска.
— Дядя Сосо, вы… Вы это не нарочно?
Сталин ответил:
— Нарочно… Испытание выдержала. Можешь гордиться.
Скупым жестом он велел ей поставить угощение. Освободив руки, Надя только теперь потерла нос. Сталин спокойно продолжал:
— Надя, ты слышала наш разговор. Как же по-твоему: всегда ли следует говорить правду? Тебя кто-нибудь спросит: был ли у вас дядя Сосо? Что ты ответишь?
— Не был!
— А если станут мучить?
— Не был!
— Получи, Того, урок революционной морали.
Враз повеселев, Сталин неожиданно пропел:
Долгий сказ поведать кратко
— Вот шаири в чем цена.
Слово «шаири» принадлежало к терминам грузинского стихосложения, обозначало введенную Руставели строфу, ту, которой был написан «Витязь в тигровой шкуре».
Обладая верным слухом, Коба, когда бывал в хорошем настроении, любил что-нибудь спеть. Сипловатый его голос становился неузнаваемо чистым, высоким.
Надя коротко рассмеялась и повторила мелодию:
И вынеслась из комнаты.
Сталин поглядел ей вслед, шагнул к столу, взял блюдце со стаканом чая и, прохаживаясь, заговорил мягче:
— Нельзя, Того, быть простаком. Оставят в дураках. Существует искусство стратегии и искусство тактики. Мы применяем тактический прием: ведем наступление под видом обороны. Это — военная хитрость.
— Да такую легко раскусят.
— Конечно, что это за хитрость, если у нее на лбу написано: я хитрость. Нет, она не торопится себя открыть.