Таким образом рабочие становятся перед вопросом: быть или не быть единой с.-д. фракции?
До сих пор с.-д. фракция была едина и своим единством сильна, достаточно сильна для того, чтобы заставить считаться с собой недругов пролетариата.
Теперь она, быть может, разобьется на две части на потеху и радость врагам…»
Кауров слушал, едва сдерживаясь, чтобы не прервать Кобу. Даже прикусил губу. Как же это так? Сталин убедил его в необходимости разрыва, толкнул агитировать за раскол, а сам? Сам трубит о единстве… И кончает статью этим же:
«…обязанностью сознательных рабочих является возвысить голос против раскольнических попыток внутри фракции, откуда бы они ни исходили.
Обязанностью сознательных рабочих является призвать к порядку семь с.-д. депутатов, выступивших против другой половины с.-д. фракции.
Рабочие должны теперь же вмешаться в дело для того, чтобы оградить единство фракции».
Закончив чтение, Коба кинул листки на стол, взглянул на слушателя. Тот отчужденно молчал.
— Чего нахохлился? Выкладывай. Не обижусь.
Кауров покосился на светящийся зеленый абажур, Сталин посмотрел туда же и, припомнив, видимо, случай в Кутаисе, швырок лампы, преспокойно отпустил шутку:
— Только чужого имущества не порть. Договорились?
Каурова наконец прорвало:
— Ты мне в этой же квартире доказал, как дважды два, что необходим раскол, а пишешь теперь совсем другое. Где же твоя принципиальность?
— Продолжай. Отвечу на все сразу.
— Мы же не хотим объединения! Зачем же писать противоположное?
— Значит, подарить нашим противникам великий лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь»? Отдать идею единства рабочих? Раскол надо совершать тактически искусно. Тогда поведем за собой массы.
— Коба, но где же у тебя истина?
— Истина… Партия не студенческий кружок искателей истины. Мы на войне. Партия существует для того, чтобы одержать победу в демократической революции, привести к власти рабочий класс и угнетенные народные низы. И если ради победы надо тысячу раз нарушить истину, мы это сделаем. Не устрашимся взять такой грех на душу.
— Это же грязь…
— Тебе, может быть, хочется, чтобы о нас впоследствии говорили: они потерпели крушение, зато какие были чистенькие.
Тут тоненькая Надя, постучавшись, внесла поднос, где были два стакана чая, сахарница и расписная тарелка с грудой домашних коржиков. Девочка, видимо, намеревалась каким-то возгласом сопроводить угощение, но, взглянув на Кобу, вслушиваясь, молча приостановилась.
Лицо с увесистым, зачерненным щетиной подбородком, со вздыбленной над плоским лбом жесткой густой порослью не светилось вдохновением, однако источало силу. Его кодекс революционера, что сейчас он излагал, был, несомненно, до совершенной ясности продуман. Кауров ощущал, что внутренне сгибается перед этой неколебимой ясностью. Невольно смерив глазом мелкую фигурку Кобы, голову, твердо посаженную на худощавой, но как довелось испытать, мускулистой шее, он в тот миг подумал: «Да, пожалуй, из такого материала вычеканиваются вожаки революции».