— А ничего, — сказала Мика, щуря глаза. — Во всяком случае, не топор.
Мы наперегонки плыли второй круг.
— А как ваше настоящее имя? — спросил я. — Ведь Мика — это не имя. Это кличка.
— Маша! — крикнула она. — Мария Федоровна… А вы опасный. Да, опасный.
— В каком смысле?
— Не притворяйтесь, Виктор Андреевич. Мне Шура все рассказала.
— Шурочка? Порецкая? Вы что же, с ней знакомы?
— Да, мы учились в одном классе. Хо-хо!
Продолжать интересный разговор я не смог, потому что хлебнул-таки, увлекшись, озерной водицы. На вкус она напоминала настойку мумие. Мика-Маша, хохоча, начала выпрыгивать из воды по пояс, как дельфин, и хлестать меня ладошкой по спине. Я же только мог пучить на нее глаза и неэстетично перхать и кашлять.
— Тонет! — визжала Мика. — Ой, тонет! Сережа! Спасай!
Буквально через секунду я увидел подле себя строгое лицо мыслителя.
— Что с вами?
— Порядок. Водицы вот хлебнул. В легкие просочилась.
— Осторожнее…
На берегу Федор Николаевич окружил меня отеческой заботой:
— Ая-яй, как же вы так, голубчик. Разве можно! Да с моей козой кто хочешь голову потеряет.
Мика все повизгивала от возбуждения:
— Папа, папа! Надо быстрее домой. Скорую помощь! Я видела, он лягушку проглотил. Ой, умора…
По дороге к даче эта история обросла несусветными подробностями и Кларе Демидовне была подана как героический поступок ее дочери по спасению из пруда инвалида. Потихоньку начинал я злиться.
Сколько можно. Эта стрекоза, разумеется, верховодила в доме, и они все точно с ума посходили. Пытались уложить меня в постель, подсовывали пуховые подушки, а Мика-Маша носилась по всему дому с грелкой, похожей на гигантскую клизму. Подозреваю, что это и была клизма. Даже невозмутимый Федор Николаевич не удержался, изрек:
— Обыкновенное, к сожалению, дело. Предполагаем жить, мечтаем о победах, а в каком-нибудь поганом пруду — нырк, и на дно. Слаб, слаб человек перед стихией.
Хиханыш да хаханьки вокруг моей персоны, но беззлобные, беззлобные. Допускаю, что они все тут искренне хотели сделать мне приятное, суетясь и добродушно насмешничая. Создавали этакую домашнюю атмосферу для гостя. И добились своего.
— Из-за чего сыр-бор, — сказал я дрогнувшим голосом. — Я старый холостяк, раны привык залечивать в одиночку, как волк… Спасибо за заботу, спасибо. Низкий вам, земной поклон!
После этого даже Мика утихомирилась и спрятала куда-то ужасную клизму.
Обедали на веранде за широким деревянным столом, который, как мне торжественно сообщили, был сколочен самим Федором Николаевичем. На обед мясной бульон, запеченный в тесте карп, компот из свежих яблок, всевозможные салаты — все обильно, сытно, вкусно. Ухаживала за мной Мика, с ужимками подкладывала кусок за куском, ложку за ложкой, — она нашла себе в этом новую забаву, новый повод меня поддразнить.