Так часто совершает несвойственные ему поступки, от которых сам приходит в уныние?
ЗАДУМЫВАЛСЯ ЛИ Я ВООБЩЕ О ЧЕМ-НИБУДЬ В ЖИЗНИ, КРОМЕ СВОЕЙ ПЕРСОНЫ?
— Приходилось, — ответил я. — Точнее, я постоянно об этом задумываюсь.
Скрытая нагловатость моего ответа не смутила Николая Петровича.
— Последнее время, — продолжал он спокойно, — меня все более занимают мелкие шероховатости человеческого поведения, психологические нюансы. Вот вроде того, о чем я вас спросил. Для меня самого это удивительно, ибо с молодости я привык жить, простите за самонадеянность, в крупном масштабе. Мне казалось, достоинство человека непосредственно вытекает из высоты идей, которыми он руководствуется. Но вдруг, и совсем недавно, я уяснил, что был попросту слеп, как слепы люди, живущие одним днем, занятые исключительно повседневными заботами и насущными хлопотами.
Младенческое незамутненное сияние его глаз уподобилось мерцанию хрустальных люстр. Я не выдержал.
— А кто же не слеп, по-вашему?
Но он меня не слушал.
Слепые вообще — мы, естественно, слепы и к близким своим, которые в свою очередь слепы к нам.
Мы создаем драмы из пустяков и, наоборот, истинную беду воспринимаем как несущественное недоразумение… Человек заблудился и стал опасен, как опасен меч, разящий в потемках.
— Меч опасен всегда! — гордо высказал я непреложность.
— Что вы, что вы. Сам по себе меч не более опасен, чем заступ. А заступ гораздо страшнее меча в руках ослепшего и обезумевшего от своей слепоты человека.
Я вздохнул с облегчением:
— Все это мы знаем. Весь этот цикл мы освоили в школе.
Он горестно кивнул:
— Именно знаем. Но знаний своих не чувствуем.
Мы ведь с вами мутанты какие-то, Виктор Андреевич, вы уж не сердитесь. Какое-то вопиющее искажение гармонии… вот что такое мы с вами.
— Хорошо, что вы мне это сказали, — улыбнулся я. — Хорошо, что не поленились пролететь тысячи верст, чтобы мне это сказать. Спасибо.
Непостижимо. Я привык к странностям, сам бывал странен, но такого еще не видывал. Доктор наук, разработчик недр, деловой энергичный человек, обманутый муж — бросил работу, оставил красивую женщину, преодолел расстояние, ввалился в гостиницу к чужому человеку, которого должен по меньшей мере презирать, развалился в кресле и начал блаженно сюсюкать о вещах, по коим так скучает редакция журнала «Оккультные науки», издающегося в Лондоне и имеющего хождение среди стареющих, обеспеченных материально дамочек, оставшихся без мужской поддержки. Да будет благословен этот мир, неистощимый на сюрпризы, нескучный, многоликий, забавный.
Мне хотелось расхохотаться ему в лицо, вскочить, запрыгать по комнате, завертеться колесом; а сверх того наслаивалось щемящее чувство жалости к безумцу и робости перед ним. Да, я робел перед ним и никак не мог с собой справиться. Меня жгли его синие безмятежные глаза. Я горько, до слез завидовал его бесстрашию быть смешным. Я не захохотал, не вскочил, не заплакал, не упал на колени, не плеснул ему в нос из стакана, а только спросил растреснутым, как вобла, голосом: