От лихой, невзначай вырвавшейся шутки обе закраснелись, враз потупились, но стрельнули-таки в меня шалой косинкой — как я? Оценил ли?
Не успел я ни биточков дождаться, ни с бабушками договорить — тяжелая рука опустилась сзади на плечо.
— А, никак москвич? Здравствуй еще разок. Видишь, держу я слово. Встретились случайно.
Движением плеча я скинул руку, обернулся.
— Бог мой! Шутов? — обрадовался я. — Который книжки любит читать? Здравствуй! Рад!
Щека его нервически дернулась.
— Коли рад, прошу к нам за столик. Не побрезгай!
Вон, где ребята сидят. Прошу!
— Извините, — сказал я бабушкам, — старый приятель объявился. Знаменитый книгочей.
На столе, к которому мне подставили пятый стул, было богато уставлено: водка, вино, мясное ассорти на большом блюде, икра красная и черная в хрустальных вазочках, фрукты.
— Чего вылупился? — ухмыльнулся Шутов. — Рабочий класс ужинает. Денег не жалеем. Наливай, Митрий, гостю.
Тот, с бандитской рожей, схватил графин с водкой, как спичечный коробок. Ручища — лопата, и на ней, на тыльной стороне, татуировка: «Митя. 1945 г.»
— Рабочий класс? — переспросил я, вглядываясь с интересом в Митрия лицо. — Это, значит, тебе в цеху фингал поставили? Болванка, видно, отскочила? Похоже, похоже…
— Говорил? — Шутов весело крякнул. — Говорил вам, любопытный. До всего доходит. Такой дотошный, хоть убей. Из Москвы прибыл с тайным заданием.
Большой человек!
Митрий плеснул мне в фужер до краев, маленькими глазками пробуравил в моем лбу дырку величиной с грецкий орех.
— Угощайтесь, гражданин, — голос прошелестел, как знойный ветерок. — Мы москвичей уважаем, всегда им честь оказываем. А которые любопытные — нам тоже скрывать нечего. Фингалом интересуетесь? Это дело житейское. Сегодня он у меня, завтра у тебя.
Какой кому фарт пойдет.
Двое других парней солидарно потянулись за рюмками. Один, в очках и с бугристыми залысинами, глаза у него с трудом разлеплялись, был поразительно похож на актера Валентина Никулина, худосочный, болезненный лик, по виду — ему бы вместо водки принять валерьянки стакана три подряд; а второй — так себе, пустыня Сахара, сколько ни смотри, не за что глазу зацепиться. Дрожит только весь от вина, мышонок алкогольный в сереньком пиджаке.
Мы все выпили и пожевали кто что, и нежданнонегаданно охватила меня звенящая радость бытия. Так отлично стало жить, честное слово. Именно в этот момент.
— Шутов, — сказал я, — разреши мне твою девушку пригласить на танец?
— Приглашай! — кивнул он, глянул на меня со странным, тревожным вопросом, то ли просто жалея, то ли пытаясь что-то мне внушить без слов, но важное, очень важное.