Однажды, прибежав, она с огорчением увидела, что ее скамейка, затаившаяся в кустах сирени, занята.
На ней, как-то неестественно уткнувшись щекой в плечо, полусидел-полулежал светловолосый юноша.
Из закрытых, сожмуренных глаз парня, по бледной нездоровой коже, струились два ручейка слез, серыми полосками сливаясь у подбородка и затекая за воротник. Если бы не эти слезы, можно было подумать, что лицо принадлежит мертвецу: знобящая неподвижность в склоненной фигуре, неживой серый цвет обливает скулы.
— Вам плохо? — спросила она негромким, дрогнувшим голосом. — Эй, гражданин, вам плохо?!
Мой отец нехотя очнулся и распахнул на Катю такое море печали и ярости, что она чуть было не утонула в нем. И он спросил:
— Тебе чего, девушка?
— Ничего, мне… — забормотала Катя, протягивая, как защиту, пакет с едой. — Вы лежите… я думала…
А так — ничего…
— Если ничего, то и проваливай!
— Может быть, вы хотите покушать?
— Покушать хочу, — сказал отверженный. — А ты деревенская, я вижу. Потому и лезешь без приглашения… Ладно, садись.
— Я не лезу. — Катя, заалев от возмущения, бросила ему пакет, отвернулась и пошла прочь.
— Погоди! — попросил вдогонку Андрей. — Не обижайся!
Они вместе перекусили на этой лавочке, поболтали, посмеялись. Андрея как прорвало. Он все выложил доверчивой незнакомке: про себя, про отца-контру, про несправедливость жизни, про конец света.
Катя солила ему помидоры, сочувственно всплескивала руками, попискивала, потом солидно заметила, покашляв в ладошку:
— Подумаешь, документы вернули. Иди к нам на завод. У нас такие люди хорошие, сам удивишься…
И добавила некстати: — Это моя лавочка, я всегда тут обедаю.
— Хорошо, — сказал Андрей, — я запомню.
— Я побежала, пора. Больше, гляди, не плачь.
— Спасибо тебе!
Легко шагал домой Андрей Семенов. Новое сильног впечатление столкнуло груз с души. «Какая девушка, — ошеломленно думал он. — Как ребенок. Подошла, накормила. Все чисто, просто. Какая волшебная девушка».
Властные трубы любви прочищают голоса, прежде чем загреметь в полную мощь. Он еще не подозревал об этом. Пока он лишь с удивлением заметил, что в Москве — лето, жизнь продолжается и улицы полны смеющимися людьми.
Хорошие люди работали не только на Катином заводе. В школе, где учился Андрей, справляла должность завуча женщина средних лет, суровая, как ветер гражданской, с впалыми щеками, пробитыми, казалось насквозь, дырочками оспы, носившая редкую и смешную фамилию Сверчок-Разумовская. Это она, узнав от матери Андрея о случившемся, составила письмо-характеристику, заверила письмо у директора школы и у педагогов, учивших Семенова, и с этим письмом исходила все нужные инстанции.