Командир бригады Михаил Матевосян верхом проехал от отряда к отряду и убыл в голову колонны. Отряд, где я находился под стражей, двигался почти в хвосте.
Командир отряда осведомился у комбрига, что делать со мной. Я слышал, как, пришпорив коня, тот сказал:
– Что хочешь! На твое усмотрение!
Группа партизан, с которой я быстро вышагивал за подводой, присматривала за мной. Во второй половине дня расположились на привал. Разведка доложила, что впереди асфальтированная дорога Ружаны – Пружаны. Выставив боевое охранение, бригада начала переход через шоссе.
Утром следующего дня было выбрано подходящее место для длительного базирования бригады. Каждый отряд строил себе одну-две большие землянки. Мы вырыли глубокие, в полтора-два метра, основания. Стены и верхние перекрытия мостили бревнами. Сверху насыпали грунт, покрывали его дерном и кустарником. Землянки оказались замаскированными и незаметными. К вечеру бригада зарылась в землю.
Подозрение ко мне спадало. Партизаны относились ко мне, как к равному, хотя оружие мне еще не возвращали. Как я потом узнал, Центральный штаб партизанского движения (ЦШПД) при Ставке ВГК, возглавляемый П.К. Пономаренко, планировал превратить к концу 1943 года Беловежскую Пущу в партизанский район. Однако ни одной бригаде пробиться туда не удалось. Пройдя длинный путь от Минска, все партизанские бригады на зиму закрепились у границы Беловежской Пущи.
Неподалеку от нас расположился отряд имени С.М. Кирова другой бригады. В этом отряде я встретил двух летчиков Тихона Еременко и Володю Гриня. Мы подружились. Каждая партизанская бригада имела свой план боевой работы, соответственно ставились задачи отрядам. Ежемесячно каждый из них должен был подорвать 3-5 железнодорожных эшелонов, несколько линий связи, уничтожить небольшие гарнизоны, технику на дорогах, вести разведку, сбор оружия и боеприпасов.
Меня зачислили в отделение партизана Мохнача. Каждое отделение, получив задание, уходило из расположения отряда в заданный район на довольно длительное время. Раз в месяц мы устраивали засады на немецкие колонны всем отрядом, иногда всей бригадой. Дело доходило и до рукопашных схваток. Везде, где требовалась разведка: при пересечении трактов, входе в деревни, и в других случаях, – меня включали в состав разведгруппы. Я считал это признаком того, что меня продолжают проверять. Неоднократно мы натыкались на немцев, отстреливались, едва уносили ноги, имели потери убитыми и ранеными.
Однажды ночью при разведке перехода через шоссе Ружаны – Пружаны мы были обстреляны почти в упор. Отходя, я ощутил удар в голову. Шапка слетела, и в тот же миг впереди, метрах в трех, раздался взрыв. Меня обдало землей, но боли я не чувствовал. Когда собрались в условленном месте, недосчитались двух разведчиков. Лицо и руки у меня были в крови, от винтовки остался лишь ствол с затвором. В сапогах что-то хлюпало, хотя кругом было сухо. Это была кровь.