— Фибих. — Натали предложила Еве закурить. — Я все знаю, мне рассказал Бернар.
Я вам сейчас открою тайну. Бернар слышал о вас еще в прошлый свой приезд в Москву. У вас с ним есть некоторые общие знакомые, которые показывали ему слайды ваших работ. Все недоумевали, почему вы отказались выставляться и вообще ведете себя, как бы это сказать, неестественно… Вы понимаете, о чем я говорю?
— В каком смысле? — Ева густо покраснела. А она-то надеялась, что представляет для Бернара хоть какую-то тайну. — Что вы имеете в виду?
— Разве вам не нужно признание? По моему мнению, это нездоровый подход к искусству. Нельзя быть настолько эгоистичным, чтобы писать только для себя. Поделиться своими чувствами с человечеством — это нормально. Зачем прятать свои картины? Почему у вас, в России, считается зазорным продавать свои работы коллекционерам? Вздор! Был бы спрос!
Поймите, я не собираюсь воспитывать вас, я вам никто, верно? Но посоветовать-то можно, надеюсь? — Она улыбнулась и предложила Еве вазочку с печеньем.
— Но разве тот факт, что я здесь, не говорит о том, что я изменилась?
— Пока нет. Но я верю, вас ждет блестящее будущее, и я вам помогу. Поверьте, я столько лет живу здесь, в другом, скажем так, мире, и признаюсь вам, что я не стала бы вкладывать силы, деньги и время в человека бесталанного. Я верю в вас.
— Неужели только по слайдам вы и оценили меня? Вернее даже, со слов Бернара. Ведь вы даже и слайды не видели?
— Полгода назад я была в Москве. — Натали подняла на нее свои огромные глаза, и Ева вдруг увидела в них такую боль и безысходность, что даже перевела взгляд на окно. — Друзья отвезли меня на дачу к Драницыну.
И вот, посмотрите, что я у него приобрела… — Она встала и пригласила Еву следовать за ней.
Они вошли в дом и оказались в большой, похожей на галерею, комнате. В ней было почти темно от густых зарослей клематиса, увивающего окна с внешней стороны террасы. Натали включила подсветку, и Ева увидела среди висевших на стенах полотен и свой триптих «Три настроения». Это были три стилизованных женских лица, которые, в зависимости от того, с какого расстояния их рассматривать, напоминали то беседку, увитую розами, то сосуд с черными ветками или корнями, то сову…
У нее не было слов. Как же легко Левушка предал ее, продал ее, пропил, можно сказать. Она ничего не сказала и вышла на террасу.
— Напрасно вы подумали о нем плохо, — словно угадывая ее мысли, произнесла у нее за спиной Натали. — Вы должны быть ему благодарны. Он первый открыл вас.
— Я не хочу о нем говорить. Лева всегда был непредсказуемым человеком. Как мне кажется, он гораздо талантливее меня, но пьет слишком много. Я не собираюсь его судить, это не мое дело. — Она взяла в руки шоколадную конфету, которая быстро начала таять, раскусила ее и ощутила жгучий вкус ликера.