Тем временем блокада закончилась, и кладбище перестало расти, как на дрожжах. Столбик из моей могилы вынули, и вместо него положили камень с высеченной на нём той же самой надписью. Теперь я жалел, что там не красовалось моё подлинное имя.
А рядом не на шутку разыгралась схватка между тополем и берёзой. Все её нюансы оказались прекрасно видимы в моём ускоренном потоке времени. И вот наступил момент, когда один из корней тополя вошёл в зону моего «я». И я перетёк в него вместе с влагой и поднялся над землёй впервые после долгого заключения в ней.
Прошли ещё годы. За это время кладбище изменилось. Вырос целый мемориальный комплекс с вечным огнём и скульптурой Родины—Матери. Холмы могил, всех, кроме братских, сровняли бульдозером, оставив ровную поверхность. Правда, когда стали вновь расстанавливать могильные плиты, многое перепутали. Так, на мою могилу лёг камень того самого влюблённого мальчишки, Александра Иматова. А мы с тополем наконец-то стали одолевать проклятую берёзу. Сам тополь здорово вырос, а его корни растянулись на многие метры в стороны. Зона моего влияния значительно увеличилась. Из новых деревьев, пытавшихся отвоевать себе место в этой зоне, выжила лишь одна берёзка, да и та выросла кривой и безобразной.
Вскоре, одной прекрасной весной, у нашей соперницы не появились новые листья. Зато появилась зарубка на стволе. Я радовался этому, словно ребёнок новогоднему подарку. Я ещё не знал, что в недалёком будущем такая же зарубка появится и на моём стволе, который уже несколько лет подтачивал изнутри короед.
А когда это случилось, я решил перебираться в другое тело. И, будь я проклят, моё новое пристанище должно уметь передвигаться! И я терпеливо ждал, ждал оказии. Но люди избегали подходить близко, словно ощущая немую угрозу, исходившую от меня. В качестве запасного варианта тополь выпустил целую сотню молодых побегов, но меня это больше не устраивало.
И всё же я дождался.
Я почувствовал приближение чего-то глобального всеми клеточками моего сохнущего тела. Что именно это было, я не могу сказать, но мир неуловимо изменился, и люди перестали меня опасаться.
Я приготовился к прыжку.
Сначала я ничего не различал в белой пелене, стелящейся перед глазами. Чуть позже сообразил, что уткнулся лбом в стекло. Я стоял в тамбуре электрички, и снежные поля мелькали за окном.
Поезд без остановки проехал Шушары. Я возвращался в город.
Что-то ритмично подёргивало мою руку. Я поднял её и увидел привязанный к запястью раскидай. Да-да, раскидай — детскую игрушку, шарик с опилками на резинке.