Провозившись в ванной, я не успел позавтракать. Зато мне удалось собраться, не разбудив детей. Татка мирно посапывала у Светланы подмышкой, а Гоблин спал вполне по-гоблински: ногами на подушке.
Хлебнув напоследок холодного чая с сахаром, я отправился на станцию.
В городе царила белая тьма — нечто среднее между снегом, дождём и туманом клубилось вокруг, заполняя собой черноту январского утра. Подслеповато щурились окнами параллелепипеды блочных домов. Неразличимые глазом островки льда на асфальте норовили подвернуться под ноги.
Серёги на платформе ещё не было. Некоторое время я стоял, вглядываясь в темноту. Во мгле различить что-нибудь было невозможно.
Зелёная одноглазая гусеница бесшумно выползла из тумана и, уже почти остановившись, издала зачем-то протяжный гудок, похожий на крик раненого слона. Люди в испуге шарахнулись от края платформы. Где-то впереди заплакал ребёнок. Выбросив из своего чрева нескольких пассажиров, электричка поглотила толпы других и так же бесшумно скрылась в тумане.
Внезапно пространство вокруг стало вязким, и у меня перехватило дыхание. Земля словно вздрогнула, и я уловил откуда-то издалека даже не звук, а призрак звука, протяжного, полного злобы крика. Липкий беспредельный ужас схватил меня за горло ледяными пальцами…
По опустевшей платформе змеился ветер.
Через мгновение наваждение исчезло, но я почувствовал себя выбитым из колеи и испытал сильное желание вернуться домой. Усилием воли я отогнал его прочь.
Когда появился Сергей, платформа уже снова заполнилась людьми. Увидев меня, он расхохотался. Видимо, выражение лица у меня было довольно-таки идиотским. Страх без причины — признак дурачины?
— Опаздываешь, — заметил я.
— Да? А сколько сейчас времени?
— Сорок две минуты.
— На тридцать семь уже ушла?
— Конечно.
— Странно, — удивился он.
— Что же тут странного? — удивился в свою очередь я. — Семеро одного не ждут.
— Я вышел из дома в двадцать минут.
— И где же ты ходил?
— Нигде, — сказал Серый.
Тогда я ему не поверил.
Пискарёвское мемориальное кладбище, безусловно, произвело на меня впечатление. Гранитный фронтон с высеченными надписями: «Вам, беззаветным защитникам нашим» — с одной стороны и «Жертвам блокады великой войны» — с другой. Приспущенный флаг, вечный огонь, монумент Родины-матери. Впрочем, такое впечатление возникало у меня всегда, когда я здесь бывал, будь то школьная экскурсия, выпускной вечер или собственная свадьба.
Помещение для переодевания нам выделили ещё лучше, чем на Смоленском. Из склепа мы переехали в сортир. Правда, он уже давно не функционировал, и (несомненное преимущество перед склепом) в нём было тепло. Визуальное знакомство с бензопилой было интересным, но непродолжительным, так как вскоре появился Костя.