Кое-как откланявшись, мы тоже начали усаживаться где попало; граф поместился ближе и как знакомый первый вступил в разговор.
— Как ваше здоровье? — спросил он довольно громко.
— Ваше зиятельство на акот? — отвечала Каролина Федоровна.
В таком роде длился у нее разговор с Атукаевм около четверти часа; наконец я подошел как можно ближе и сказал довольно громко по-немецки:
— Вы, верно, скучаете, живя постоянно в деревне?
— Мои родные в Карлсруэ, — отвечала она и грустно улыбнулась.
— Вы любите чтение? — спросил я еще громче.
— У моего мужа умерли все собаки, — было ответом. Я снова сел на место.
Вошел Трутнев и, не обращая внимания на Каролину Федоровну, пустился в россказни.
— Что, вам, я полагаю, скучно, ваше сиятельство? Тут тово…
— Нет. Только жаль, что вот наша дама затрудняется в ответах. Прежде она слышала хорошо.
— Представьте, это Петр Иванович ее оглушил… Когда он бывает под гульком, так, знаете, этак, ему вздумается тово, по праву супружества… Один раз как-то в сердцах по голове… тово… ну, и оглохла. Из синяков не выходит, — прибавил он, улыбаясь.
Каролина Федоровна следила за выражением лица Трутнева и, полагая, что он рассказывает нам очень смешную историю, весело улыбалась.
Я вскочил, сам не зная, по какой причине, с места и вышел в другую комнату.
Петр Иванович, преобразившись из яргака в архалух бегал по комнатам, выскакивал на крыльцо, кричал, бранился и торопил прислугу, отдавая каждому по пяти самых разноречивых приказаний. Между прочим, я слышал часто произносимые им имена: Ганьки и Мотрюшки.
— Ну, что, сказал? — спросил он, поймав за ворот бежавшего через зал рыжего, с веснушками, в сером казакине мальчика.
— Сказал.
— И Ганьке сказал?
— Сказал.
— И Мотрюшке?
— Сказал.
— Да ты, дурак, ты бы Ганьке сказал, чтоб она тово… а Мотрюшке, чтоб она это… понимаешь? Сарафан, дурак, беги, скажи, опять, мол, в сарафанах, и ткача сюда… А ты куда? — накинулся он на подслепого лакея.
— Я-с! Вы приказали…
— Дурак! Я сказал, чтоб стол, тово, карты и все такое в кабинет.
— Да я бегу по вашему приказу, чтоб клюшника послать, овса добыть, овса нетути…
— Дурак, тебе говорят — карты! Понимаешь? В кабинет, ты стол там, чтоб и все этакое…
И Петр Иванович влетел в гостиную.
— Что ж, чаю о сю пору? Чаю! Что ты тут расселась? Гриб немецкий! Тей! Тей! — крикнул он, дергая жену за плечо.
Бледная, растерянная, она робко взглянула ему в лицо и по направлению руки Петра Ивановича вышла в дверь.
— Друзья мои! Граф! Ваше сиятельство! Не поскучайте, пожалуйста, извините, я сейчас… Только вот насчет певчих…