Он отошел от окна, взял несколько листков исписанной бумаги и положил их в большую стеклянную пепельницу. Ему под руку попалась зажигалка леди Маргарет. Он чиркнул ею и поднес пламя к краешку листка. Огонь легко схватил бумагу, и через несколько секунд от записок осталась горстка пепла. Вот и все, что осталось от бесполезных и жалких слов объяснений, которые он готовил для Франчески.
Он поднялся наверх, в спальню для гостей. Леди Маргарет еще не спала.
– Маргарет, – сказал он. – Обещай мне, что, если я откажусь от Франчески, ты оставишь ее в покое.
Эти слова были сказаны мертвым голосом.
Она обернулась.
– Если женишься на Пенни Брэчен – да.
Он схватился за дверную ручку. Все его тело наполнилось болью, тупой болью потери. Такова, значит, его судьба, такова плата, которую он должен отдать за право любить Франческу, плата за ее прошлое и будущее.
Он взглянул на сестру. Она была невероятно далека от него, далека, как никогда.
– Дай слово, что никогда не причинишь ей зла, – сказал он. – Ни ей, ни ее фирме; и тогда я сделаю, что ты хочешь.
По лицу Маргарет пробежала тень улыбки, которую она постаралась не показать брату.
– Даю слово, – ответила она. – Но попробуй только с ней встретиться, и я ее с лица земли сотру.
Она повернулась на бок и закрыла глаза. Патрик молча вышел из комнаты.
Ровно три недели спустя Джон стоял в гостиной небольшого дома на Марстон-авеню, изучая открытку, исписанную от руки. Она была адресована ему, но слова предназначались Франческе. Он не знал, как поступить.
Он посмотрел в сад, свежевскопанный и засаженный растениями. Франческа трудилась на этой земле до изнеможения, чтобы справиться с унижением и болью. Ей хотелось притупить чувствительность своего организма, чтобы справиться с душевными страданиями. Это Джон очень хорошо понимал.
Ожидая ее возвращения домой, он с тревогой думал о ее здоровье. В чем только душа держится, думал он, совсем в тень превратилась, в бесплотного ангела.
Хлопнула входная дверь.
– Франческа?
Она вошла в комнату. Лицо ее было белым как мел, только на щеках горели два горячечных пятна, и глаза горели ненатуральным блеском.
– Где ты была? Я так волновался!
Он незаметно сунул открытку в карман.
– У доктора, – ответила она. И потом, расстегнув пуговицы на пальто, тихо добавила: – Джон, я беременна.
Его тронула обезоруживающая искренность ее слов. Их смысл дошел до него не сразу, и он стоял, глядя на нее пустыми глазами, не зная, что сказать или сделать. А потом подошел и обнял. Она прильнула к нему, впервые за много дней забыв о своих бедах и тревогах.